ный крестъ. Четвертую звали Александра Николаевна, иначе игуменья Аркадія. Воспитывалась она в Петербургскомъ Екатеринискомъ институтѣ, по всей вѣроятности, на казеный счетъ. Когда она выпущена оттуда, я не знаю, потому что въ годъ моего рожденія ей было уже двадцать два года, а начинаю я помнить ее только съ 1842 года.
Не могу припомнить, чрезъ сколько именно времени Александра Николаевна была нашею, то-есть моею и моихъ братьевъ, наставницею и по этому случаю жила въ нашемъ домѣ. Чему именно она насъ учила — я положительно забылъ, но очень хорошо помню, что у нея велся списокъ, въ которомъ ежедневно проставлялись баллы нашихъ успѣховъ. Въ спискѣ этомъ, кромн графъ, заключавшихъ въ себн наименованіе преподаваемыхъ предметовъ, было еще многое множество другихъ, носившихъ такія, напримѣръ, названія: любовь къ ближнему, повиновеніе, вниманіе, размышленіе и тому подобныя. Ежедневно, по окончаніи урока, производились отмѣтки, и мнн до сихъ поръ памятно ощущеніе какой-то большой неловкости въ душѣ, которую я постоянно испытывалъ въ то время, когда тетушка, анализируя наши слова, дѣла и помышленія по отношенію ихъ къ вышесказаннымъ добродѣтелямъ и руководясь строгою справедливостью, распредѣляла между нами хорошіе или дурные баллы. По поводу этихъ отмѣтокъ мнѣ припомнился одинъ случай, который я хочу разсказать. Да не осудитъ меня тотъ, кому когда-либо попадется на глаза этотъ разсказъ; да не сочтетъ онъ меня подобнымъ тому библейскому сыну, который издѣвался надъ наготою отца. Я задался цѣлью разскзать все то, что видѣлъ и помню, и не знаю, долженъ ли я останавливаться предъ изложеніемъ правды, если эта прада горька? Я не знаю — сколько еще разъ мнѣ придется сталкиваться съ этою горечью описыамой жизни, но не выкину ни одногослова изъ той пѣсни, которую затянулъ.
Отецъ мой, не получившшй, какъ я уже сказалъ выше, никакого систематическаго образованія, тѣмъ не менѣе, считалъ своею обязанностью слѣдить за преподаваніемъ, и по временамъ, приходя въ классную комнату, авторитетнымъ тономъ задавалъ намъ разные вопросы, а иногда тѣмъ же тономъ высказывалъ сужденія о предметахъ, съ которыми былъ знакомъ недостаточно. Преимущественно же онъ обращалъ вниманіе на тотъ пунктъ, какъ выполняются нами требованія нравственности, изложенныя въ вышеупомянутыхъ графахъ. Графы эти мы всѣ уже выдолбили наизусть, и случалось, бывало, со слезами на глазахъ, сообщать матушкѣ, нашей всегдашней заступницѣ, что сегодня я получилъ, напримѣръ, унль изъ размышленія, или единицу изъ любви къ ближнему. Однажды мнѣ случилось сказать что-то рѣзкое одному изъ братьевъ. Положительно не помню, что именно такое это было, и не знаю, какимъ образомъ дошло это до отца, но когда уже мы
