Галли, отпавились въ огромный монастырскій садъ. Походивши по всѣмъ дорожкамъ сада, пасіонеры усѣись по отлогости горки, на которой и до настоящаго времени высится часовенка — мѣсто уединеннаго молитвословія св. Варлаама, и затянули во все горло, подъ аккоманиментомъ Галли: «Солнце на закатѣ, время на утратѣ; сѣли дѣвки на лужокъ, заглянули промежъ..» Проживавшій лѣтнимъ временемъ въ монастырѣ Новгородскій архіерей, услышавъ такое кощунетсвенное пѣніе, прислалъ послушника сказать отъ его имени гувернеру Галли, чтобы не только самое пѣніе было прекращено немедленно, но чтобы и восспитанники были выведены изъ сада безотлагательно. Посланцу пансіонеръ Тевяшевъ хотѣлъ вывертѣть косу, но тотъ успѣлъ убраться благополучно во-свояси. Дѣлать было нечего, да впрочемъ этотъ казусъ и дѣйствительно произошелъ почти уже предъ самымъ закатомъ солнца, и потому Галли повелъ пансіонеровъ обратно въ городъ. Полевою дорогою, при которой кое-гдѣ встрѣчались крестьянскія жилища, воспитанники, на протяженіи десяти верстъ, такъ драли горло, что во всѣхъ избахъ мужики и бабы вскакивали съ кроватей и высовывались въ окна посмотрѣть, что-за процессія такая шествуетъ мимо ихъ мирныхъ жилищъ. На слѣдующій день директоръ Лыкошинъ получилъ отъ архіерея оффиціальную бумагу о томъ, чтобы пансіонеровъ болѣе не водили въ Хутынскій монастырь. Досталось ли отъ директора на орѣхи гувернеру Галли, объ этомъ исторія умалчиваетъ.
Какъ въ баснѣ Крылова «Любопытный не замѣтилъ въ кунсткамерѣ слона», такъ я совсѣмъ было забылъ сказать слово о такомъ лицѣ, которое мграло значительную роль при директорѣ Барановѣ и инспекторѣ Масонѣ. Это былъ учитель латинскаго языка въ младшихъ классахъ и пансіонскій гувернеръ, баронъ Иванъ Ивановичъ Мену, впослѣдствіи переведенный, кажется, на должность инспектора Псковской гимназіи. Боже мой! Чего онъ только не творилъ и чего не выдѣлывалъ! Когда онъ бывалъ дежурнымъ въ пансіонѣ, то кровать его выносилась на ночь по его приказанію изъ обще пансіонерской спальни въ залъ. Если на другой день дежурства утренняго класса у него по «росписи» не было, то на ночь онъ уходилъ секретно въ клубъ и возвращался въ пансіонъ только къ шести часамъ утра, т. е. ко времени вставанія воспитанниковъ. Въ частномъ домѣ, о которомъ я упомянулъ въ началѣ настоящей статьи, классы съ канцеляріею дирекціи помнщались въ среднемъ, а пансіонъ — въ третьемъ этажѣ. Пансіонскій залъ имѣлъ балконъ, на который двери отворялась всегда свободно. Пользуясь тѣмъ обстоятельствомъ, что баронъ спитъ ночью въ залѣ одинъ, старшіе воспитанники пансіона, уже брившіе бороды — такъ какъ они сидѣли по нѣскольку лѣтъ въ одномъ и томъ же классѣ, благодаря тому,
