таву, и, по своему обыкновенію, слегъ въ постель. Голицынъ и оба Долгорукіе, которые его хорошо знали, явились къ нему надомъ и чуть не силою вынудили у него согласіе на этотъ проектъ. Впрочемъ, Остерманъ, относясь крайне враждебо къ замысламъ аристократической партіи, былъ слишкомъ остороженъ и хитеръ для того, чтобы выказывать это явно, а тѣмъ болѣе, чтобы дѣйстовать открыто.
Государственный канцлеръ Головкинъ вполнѣ раздѣлялъ взглядъ Остермана на предполагаемую реформу, которая его также ввергла бы въ полнѣйшее ничтожество. Онъ былъ человѣкъ низкаго происхождені; его отецъ былъ смотрителемъ охоты у князя Хованскаго. Въ молодости, онъ былъ приставленъкъ царю Петру I его воспитателемъ, кнзяемъ Алексѣемъ Голицынымъ, снискалъ довѣріе монарха, оказывая ему всевозможныя мелкія услуги и, повышаясь постепенно въ должностяхъ, сделался наконецъ оберъ-камергеомъ, а по смерти канцлеря, занялъ его мѣсто. Благодаря невѣжеству и неспособности къ дѣламъ Головкина, составили себѣ карьеру Шафировъ и Остерманъ; единственными его качествами были подобострастіе и низкопоклонство. Своею набожностью онъ пріобрѣлъ большой вѣсъ у духовенства, которому оказывалъ, впрочемъ, всевозможыя, отъ него зависѣвшія, услуги. Къ этому портрету Головкина, начертанному однимъ англійскимъ агентомъ, авторъ прибавляетъ:
«Онъ въ высшей степени корыстолюбивъ, всевозможными способами старается увеличить свое огромное состояніе и дѣйствуетъ въ этомъ случаѣ такъ успѣшно, что слыветъ, въ настоящее время, самымъ богатымъ вельможею въ Россіи».
Этотъ человѣкъ, точно такъ же, какъ и Остерманъ, былъ слишкомъ остороженъ, чтобы скомпрометтировать себя, ставъ открыто въ оппозицію. Однако, надобно было дѣйствовать и притомъ дѣйствовать, не теряя времени. И тотъ, и другой поняли, что въ Москвѣ всякая попытка была бы безполезна и даже рискована, поэтому они рѣшили начать свои дѣйствія въ Митавѣ. Но и тутъ имъ было необходимо имѣть если не сообщника, то по крайей мѣрѣ человѣка, готоваго имъ помогать. Головкинъ, дѣйствуя сообща
