Въ то же время князь Черкаскій прочелъ мнѣ текстъ составленнаго имъ проекта прокламаціи къ болгарамъ и жителямъ Задунайскаго края. Проектъ былъ отправленъ въ Петербургъ на утвержденіе, въ ожиданіи коораго переводился уже на болгарскій, турецкій, греческій, французскій и нѣмецкій языки. Онародовать прокламацію предполагалось по переходѣ черезъ Дунай. Князь придавалъ этому документу особенное значеніе, такъ какъ надѣялся, что прокламація, подлежавшая большой гласности — у насъ, за Дунаемъ и за границей — заявитъ во всеобщее свѣдѣніе о главныхъ задачахъ гражданскаго управленшя въ Болгаріи и тѣхъ задачахъ, которыя возложены правительствомъ лично на него.
По свойству своего характера, отличавшагося большою склонностью къ сарказму и критикѣ, князь Владиміръ Александровичъ, бесѣдуя продолжительное время о главной квартирѣ, какъ ни старался быть благодушнымъи любезнымъ, не могъ не проронить нѣсколько мнткихъ и остроумныхъ намековъ и характеристикъ. Главную квартиру онъ обвинялъ въ малодѣятельности, недостаткѣ энергіи и въ поразительномъ замедленіи принятія необходимыхъ мѣръ, особенно по части продовольственной, причемъ безпощадно критиковалъ дѣятельность полеваго интенданта, котораго считалъ весьма мало подготовленнымъ къ занятію многотрудной и отвѣтственно должности хозяина арміи въ нѣсколько сотъ тысячъ человѣкъ. Въ главной квартирѣ [онъ не] пользовался никакимъ значеніемъ. Крайне своеобразно отзывался князь Черкаскій и о военныхъ генералахъ. «Все для меня здѣсь ново, — говорилъ онъ, — попавъ въ новую для меня среду, я старался изучить дѣло и понять обстоятельства и быть можетъ ошибаюсь, по мнн кажется, что если бы на многихъ изъ штатскихъ надѣть эполеты, привѣсить имъ сабли и прицѣпить шпоры, то они были бы точно такими же военными генералами, какихъ я вижу здѣсь цѣлые десятки. Вѣроятно о шибаюсь, но внутренняго содержанія въ вашихъ стратегахъ вижу мало».
Передъ нашей встрѣчей въ Кишиневѣ, я нѣсколько лѣтъ не видалъ князя Черкаскаго и нашелъ его, по наружности, сильно измѣнившимся. Физическая сисла и крѣпость не бросались ужъ въ глаза, какъ прежде; онъ видимо опустилс, и здоровье гео казалось по-
