постель, и проворно воротился къ отцу, къ которому бросился на кровать. Отецъ взялъ меня за руку и пожалъ ее, но говорить не могъ. Дядя мой еще во́ время пришелъ, чтобы присутствовать при кончинѣ брата. Я былъ въ такомъ отчаяніи, что силою пришлось меня оторвать отъ отца. Меня перенесли на половину дяди, гдѣ тетка моя употребила всѣ усилія, чтобы меня успокоить. На другой день, несмотря на всѣ предосторожности, не выпускать меня изъ моей комнаты, я нашелъ средство уйти черезъ окно, которое было низко, и побѣжалъ въ комнату, гдѣ лежало тѣло моего отца. При видѣ его, отчаніе мое стало еще сильнѣе. Читальщикъ едва могъ оттащить меня, а я такъ кричалъ, что пришлось прислать людей увести меня изъ комнаты.
Послѣ похоронъ отца моего, я остался еще недѣли двѣ у дяди, который приготовилъ мнѣ сани для моего путешествія въ Петербургъ. Мнѣ было двѣнадцать лѣтъ, когда я отправился къ господину Граверо на семь лѣтъ въ ученье.[1]
Я довольно хорошо былъ принятъ моимъ хозяиномъ и хозяйкой, у которой не было дѣтей, кромѣ маленькой калмычки, которую они удочерили и души въ ней не чаяли потому, что она была чрезвычайно умна. Я всѣми силами старался подружиться съ нею, видя что это лучшее средство расположить къ себѣ моего хозяина и хозяйку. Я еще не былъ причащенъ. Въ контрактѣ было сказано, что мнѣ позволятъ для этого учиться закону бо-
- ↑ Здѣсь вѣроятно новая ошибка въ годахъ. Позье долженъ былъ въ это время имѣть не менѣе 15-ти лѣтъ, или же предъидущій отъездъ его въ Архангельскъ былъ не въ 1730 году, а ранѣе; если же вѣрить ему, что онъ отправился въ ученье двѣнадцати летъ, а за годъ рожденія принимать 1716 года, то отъѣздъ въ С.-Петербургъ совершился въ 1728 г., что однако, по соображеніи прочихъ обстоятельствъ, ниже изложенныхъ въ настоящихъ запискахъ, — отъездъ Позье въ Петербургъ въ ученье долженъ быть никакъ не ранѣе 1732 года, слѣдовательно тогда, когда ему было около пятнадцати лѣтъ отъ роду. Ред.
постель, и проворно воротился к отцу, к которому бросился на кровать. Отец взял меня за руку и пожал ее, но говорить не мог. Дядя мой еще во́время пришел, чтобы присутствовать при кончине брата. Я был в таком отчаянии, что силою пришлось меня оторвать от отца. Меня перенесли на половину дяди, где тетка моя употребила все усилия, чтобы меня успокоить. На другой день, несмотря на все предосторожности не выпускать меня из моей комнаты, я нашел средство уйти через окно, которое было низко, и побежал в комнату, где лежало тело моего отца. При виде его, отчаяние мое стало еще сильнее. Читальщик едва мог оттащить меня, а я так кричал, что пришлось прислать людей увести меня из комнаты.
После похорон отца моего, я остался еще недели две у дяди, который приготовил мне сани для моего путешествия в Петербург. Мне было двенадцать лет, когда я отправился к господину Граверо на семь лет в ученье.[1]
Я довольно хорошо был принят моим хозяином и хозяйкой, у которой не было детей, кроме маленькой калмычки, которую они удочерили и души в ней не чаяли потому, что она была чрезвычайно умна. Я всеми силами старался подружиться с нею, видя, что это лучшее средство расположить к себе моего хозяина и хозяйку. Я еще не был причащен. В контракте было сказано, что мне позволят для этого учиться закону бо-
- ↑ Здесь, вероятно, новая ошибка в годах. Позье должен был в это время иметь не менее пятнадцатити лет, или же предыдущий отъезд его в Архангельск был не в 1730 году, а ранее; если же верить ему, что он отправился в учение в двенадцать лет, а за год рождения принимать 1716 год, то отъезд в С.-Петербург совершился в 1728 г., что однако, по соображении прочих обстоятельств, ниже изложенных в настоящих записках, — отъезд Позье в Петербург в учение должен быть никак не ранее 1732 года, следовательно тогда, когда ему было около пятнадцати лет от роду. Ред.
