вая веселость или горькия слезы. Любовь[1] у насъ всегда соединена съ грустью. Нѣтъ сомнѣнія, что наша руская заунываня пѣсня есть дитя Сѣвера, а можетъ быть нѣсколько передана жителями Востока; ихъ пѣсни также заунывны, даже въ Счастливой Андалузіи. Иванъ Екимовичъ говорилъ: «Послушая поволжскаго извощика; пѣсня заунывна; слышно владычество татаръ; — пѣли, — поютъ, довольно!»
Но обращаюсь къ предмету. Весну и первую половину лѣта 1833 года страданія не допускали меня работать. Я не писалъ, но много соображалъ. Всѣ написанныя мною, въ угожденіе жителямъ Милана, пьесы, изданныя весьма опрятно Giovanni Ricordi, убѣдили меня только въ томъ, что я шелъ не своимъ путемъ, и что я искренно не могъ быть итальянцемъ. Тоска по отчизнѣ навела меня постепенно на мысль писать по-русски.
Итакъ, въ іюлѣ я оставилъ Италію. Докторъ Branca сопровождалъ меня до Вѣны. ѣхали мы слѣдующимъ путемъ: Romo, Varenna, Colico, Sondrio, Bormio (Valtellina), потомъ чрезъ Monte Stelvio () въ Тироль до Инспрука. По этимъ мѣстамъ мы путешествовали въ маленькой коляскѣ (chaise de poste), мѣняя ее на каждой станціи. Изъ Инспрука, чрезъ Зальцбургъ, Линцъ, въ Вѣну. Тироль суровѣе Швейцаріи, но виды не такъ живописны; между Инспрукомъ и Зальцбургомъ мѣстоположеніе интереснѣе.
Вѣна, послѣ Италіи, показалась мнѣ мрачною, въ особенности по причинѣ дурной погоды. Я часто и съ удовольствіемъ слышалъ оркестры Ланнера и Штрауса. Докторъ Branca водилъ меня въ восковой анатомическій кабинетъ, объясняя все, въ особенности относящееся до моей болѣзни, чѣмъ не мало успокоилъ мое воображеніе.
Мы совѣтовались съ докторомъ Malfatti; онъ послалъ меня на Баденскія воды, что́ подлѣ Вѣны.
Докторъ Branca остался со мною недѣлю, здоровье мое видимо разстроилось, и когда онъ уѣхалъ, меня повезъ нанятый лакей () изъ трактира Дикаго человѣка () въ Баденъ. Тамошній докторъ, плотный, здоровый и
- ↑ Зачеркнуто и снова подчернуто: «это восхитительное чувство, животворящее вселенную».
