которыхъ фразъ уцѣлѣли только нѣсколько начальныхъ буквъ, у другихъ обратно, у иныхъ уцѣлѣли среднія буквы. Силуэты и портреты, по большей части женскіе и два изображенія старика, были видимо пощажены. Но сколько любви, сколько потеряннаго счастья можно было прочитать въ ихъ изображеніи!! Подъ однимъ портретомъ молодой дѣвушки, дышащимъ какой-то неземною любовью — я долго старался разобрать по уцѣлѣвшимъ буквамъ четверостишіе, и наконецъ іероглифъ понялъ такъ:
«Ты на землѣ была мой Богъ,
«Но ты ужъ въ вѣчность перешла,
«Молись же тамъ............
«Чтобъ тамъ тебя увидѣть могъ.
Подъ мужскимъ портретомъ я разобралъ: «Братъ, я рѣшился на самоубійство». Около портрета молодой женщины я съ трудомъ прочиталъ: «Прощай maman на вѣки». Подъ гнетомъ грустныхъ впечатлѣній, я дико бродилъ по моей комнатѣ, осматривая каждый ничтожный предметъ, прислушиваясь къ каждому звуку. Слухъ изострился отъ постояннаго напряженія до невѣроятной чуткости. Я даже могъ сосчитать неслышные шаги часового отъ моего № до конца коридора. Я сосчиталъ двадцать восемь шаговъ. Значитъ отъ моего № вправо, вычитая по два шага на толстоту стѣнъ, было еще три нумера. Впослѣдствіи, когда насъ водили въ судъ или при наступившей веснѣ въ садъ, я насчиталъ отъ моего № вправо до выхода еще 16 №№, слѣдовательно всѣхъ №№ было съ моимъ 20. Гуляя въ саду я замѣтилъ, что выходъ въ садъ, соотвѣтствующій входу въ тюремное зданіе Алексѣевскаго равелина, находился посрединѣ фаса одной изъ сторонъ треугольника, внутри котораго и былъ разведенъ маленькій нашъ садикъ, и что другая половина фаса, на лѣво отъ входа, была занята кухнею и помѣщеніемъ команды, оберегавшей арестантовъ. Это я заключилъ по дыму изъ трубъ лѣтомъ, когда печки у насъ уже не топились и по людскому говору, чего не было слышно въ нашихъ могилахъ.
«Я дико по тюрьмѣ бродилъ,
«Но въ ней какой-то холодъ былъ;
«И вѣялъ отъ стѣны сырой,
«Какой-то холодъ гробовой.
Толстый желѣзный прутъ наручниковъ сжималъ мои руки. Гробовая тишина давила мою душу… Я захотѣлъ узнать: есть-
