убійственной шагистики, поглощавшей все мое утро до вечера, я спѣшилъ отдохнуть тамъ душею и сердцемъ въ дружной семьѣ литераторовъ и поэтовъ.
Особенно врѣзался у меня въ памяти одинъ изъ этихъ завтраковъ, на которомъ, въ числѣ многихъ писателей, были: баронъ Дельвигъ, Ѳ. Глинка, Гнѣдичъ, Грибоѣдовъ и другіе. Тутъ же присутствовалъ братъ А. Пушкина, Левъ, котораго братъ Александръ, въ насмѣшку, называлъ «Блёвъ» намекая на его неумѣренное употребленіе бахусовой влаги. — Помню, что онъ говорилъ наизусть много стиховъ своего брата, еще не напечатанныхъ: прочиталъ превосходный разговоръ Тани съ нянею, приведшій въ восторгъ слушателей.
Помню, какъ тутъ же братъ Александръ и Рылѣевъ просили Льва Пушкина передать брату: не согласится ли онъ продать имъ каждый стихъ этого эпизода по пяти рублей для предполагаемой «Полярной Звѣздочки», что впослѣдствіи и было утверждено съ согласія Пушкина.
Помню, какъ зашла рѣчь о Жуковскомъ и какъ многіе жалѣли, что лавры на его челѣ начинаютъ блекнуть въ тлетворной атмосферѣ; какъ отъ сожалѣнія непримѣтно перешли къ шуткамъ на его счетъ. — Ходя взадъ и впередъ съ сигарами, закусывая пластовой капустой, то тамъ, то сямъ, вырывались стихи съ оттѣнками эпиграммы или сарказма, и наконецъ брать Александръ, при шумѣ возгласовъ и хохота, редижировадъ извѣстную эпиграму, приписанную впослѣдствіи А. Пушкину:
Изъ савана одѣлся онъ въ ливрею,
На пудру промѣнялъ свой лавровый вѣнецъ;
Съ указкой втерся во дворецъ,
И тамъ, предъ знатными сгибая шею.
Онъ руку жметъ камеръ-лакею...
Бѣдный пѣвецъ!..
Братъ Петръ былъ нрава кроткаго, флегматическаго и любилъ до страсти чтеніе серьезныхъ сочиненій; постоянно молчаливый, онъ былъ краснорѣчивъ, когда удавалось его разшевелить, и тогда говорилъ сжато, красно и логично.
Онъ былъ адъютантомъ главнаго командира кронштадтскаго порта вице-адмирала Ѳедора Васильевича Моллера, и жилъ до послѣдняго времени на квартирѣ, которую занималъ братъ Николай.
