потянулся вверхъ по Шара-гольджину. Послѣ продолжительной стоянки, а отчасти и привычки довольно быстро подвигаться въ разъѣздахъ, намъ показалось движеніе съ большимъ караваномъ утомительнымъ, тѣмъ болѣе, что путь пролегалъ по знакомой мѣстности. Растительность, обмываемая дождемъ, выглядѣла лучше. Животная жизнь оставалась прежняя. Миновавъ тѣснину рѣки, мы пошли быстрѣе лѣвымъ ея берегомъ. Мѣстами залегали болотистыя площадки и небольшія озерки. Все это тонуло въ густой и высокой травянистой растительности. На третій день караранъ пришелъ къ характерному выступу хребта Бурушу-курунъ-ула[1], гдѣ рѣка затѣйливо извивается по долинѣ. Съ вершины кряжа тутъ открывается отличный видъ на долину, въ особенности при заходящихъ лучахъ солнца. Незамѣтное движеніе водъ, блестящая зеркальная поверхность, плавающіе пернатые, кругомъ зеленѣющая трава — все въ суммѣ напоминало долину Бол. Юлдуса. Съ сосѣднихъ горъ долеталъ свистъ улларовъ.
Отсюда двумя небольшими переходами экспедиція прибыла въ Уланъ-булакъ. Караванъ расположился въ балкѣ, по дну которой неслись прозрачныя ключевыя воды, обрамленныя густою зеленью. На высотѣ 11,000 футовъ, обезпеченные отъ жаровъ и мучащихъ насѣкомыхъ, защищенные отъ сильныхъ вѣтровъ, мы чувствовали себя отлично. Пріятно было смотрѣть и на животныхъ, которыя въ прохладѣ замѣтно поправлялись. Бивакъ находился на высшемъ мѣстѣ, на самыхъ ключахъ. Палатки красиво выдѣлялась на фонѣ яркой зелени. Прозрачные ручьи тихо журчали, будучи скрыты подъ ковромъ цвѣтовъ, пестрѣвшимъ различными тонами красокъ. По временамъ прилетали мелкія пташки, и совмѣстно съ бабочками держались нашего сосѣдства. Кочевниковъ подлѣ насъ не было. Отряду жилось прекрасно.
19-го іюня я разстался съ экспедиціонной семьей. Мой разъѣздъ былъ снаряженъ по примѣру минувшаго. По програмѣ рекогносцировки предполагалось: къ сѣверу, на меридіанѣ Уланъ-булака, пересѣчь хребты Буруту-курунъ-ула и Дасюёшань; пройти сѣвернымъ подножіемъ послѣдняго до р. Сулэй-хэ[2]. Затѣмъ, избрать новый путь для возвращенія.
Въ 11 час. утра мы были въ пути. Отличныя лошади быстро подвигались впередъ. Покатую отъ горъ равнину миновали незамѣтно. Тамъ довѣрчиво паслись табуны хулановъ и тихо прошло стадо аркаровъ (ovis sp.). Дальнѣйшій путь шелъ на перерѣзъ долины Шара-гольджина. Здѣсь рѣка дѣлится на семь рукавовъ; крайніе изъ нихъ удалены одинъ отъ другого на 10 верстъ; это разстояніе вмѣстѣ съ тѣмъ опредѣляетъ ширину растительной полосы. Отъ частыхъ дождей рукава рѣки были переполнены грязною водой до уровня береговъ. Между рукавами, по зеленымъ площадямъ, разбросано много озерковъ съ прозрачною водой. Здѣсь держались плавающіе и голенастые пернатые; тѣ и другіе находятъ въ этой долинѣ отличное гнѣздѣніе и безопасное мѣсто отдыха на весеннихъ и осеннихъ перелетахъ. На болѣе широкихъ площадяхъ долины были набросаны отдѣльные барханы и гряды сыпучихъ песковъ. Преобладающіе вѣтры сдѣлали сѣверо-западный склонъ пологимъ, а обратный — крутымъ. Серповидные барханы имѣли 30—40 саж. въ длину и 3—4 саж. высоты. Гряды же песковъ тянулись до версты и болѣе. Благодаря опытности проводника, мы черезъ всѣ рукава переправились благополучно и имѣли ночевку у подножія горъ.
Вторымъ переходомъ мы пересѣкли хребетъ Буруту-курунъ-ула въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ значительно понижается. За этимъ пересѣченіемъ вступили въ долину р. Эма-хэ. Ширина водной полосы отъ 5 до 7 саженъ, при глубинѣ 2 ф. Долина рѣки въ этомъ мѣстѣ съужена близко подошедшими отрогами сосѣднихъ хребтовъ. Растительность ея бѣдная. Скудныя лужайки встрѣчались изрѣдка. Въ воздухѣ было свѣжо. По горамъ висѣли свинцовыя тучи. Только вечеромъ открылся широкій горизонтъ, когда проводникъ указалъ на проходы въ хребтѣ Дасюёшанѣ. Проходовъ было два, лежащихъ въ 10 верстахъ одинъ отъ другого; оба вели въ урочище Кашикаръ. Западный приходился ближе къ намъ; онъ носитъ названіе Кашикаринъ-хойту-дабанъ; восточный болѣе кружный и болѣе высокій называется Кашикаринъ-урту-дабанъ. Я рѣшилъ слѣдовать дальнимъ. Ночной морозъ сковалъ влажную землю; горные ручьи подернулись льдомъ. Взошедшее солнце скоро пригрѣло почву; размокшій глинистый слой затруднялъ движеніе животныхъ. Тѣмъ не менѣе, въ 9 часовъ утра мы были на перевалѣ. Подъемъ пологій, короткій, не превышаетъ 2 верстъ. Абсолютная высота перевала 12,000 футовъ. Сѣверный склонъ падаетъ круче и расплывается въ ширь на 12 верстъ. Растительность послѣдняго, по мѣрѣ пониженія, принимаетъ болѣе отрадную картину. Въ устьѣ ущелья при урочищѣ Кашикаръ мы остановились бивакомъ. Всѣ горные увалы отливали мягкой зеленью. Пріятно было смотрѣть на сосѣднія окрестности. Днемъ подувалъ сѣверо-западный вѣтеръ. Съ закатомъ солнца въ воздухѣ стихло, небесный сводъ сталъ чистъ и прозраченъ. Съ высокой вершины горъ, плавно, дугою, спустился орелъ, усѣвшись близъ своего гнѣзда на нижній утесъ. Заря погасла, по темно-голубому небу заискрились звѣзды, точно алмазы. Ночью все погрузилось въ дремоту; только изрѣдка отдаленный дай псовъ, оберегающихъ стада номадовъ, слышался среди ночнаго безмолвія.
22-го іюня, слѣдуя къ востоку у подножія Дасюёшаня, мы вскорѣ достигли ущелья Кунца-голъ. Здѣсь кочевали халхаскіе монголы, въ числѣ которыхъ былъ нашъ бывшій проводникъ — Дорджеевъ. Съ послѣднимъ мы направились дальше къ р. Сулэй-хэ. Около десяти верстъ путь пролегалъ прежней дорогой весенняго разъѣзда, а затѣмъ отошелъ вправо. По луговому подножію горъ паслись стада барановъ, принадлежащихъ китайцамъ сел. Чанъ-мое. Въ одномъ изъ ущелій, гдѣ мы разбили бивакъ, скрытно кочевалъ халхасецъ. Завидя незнакомцевъ, онъ тотчасъ пришелъ къ намъ. Отъ проводника — своего собрата — онъ узналъ все, что его интересовало, и затѣмъ попросилъ меня къ себѣ въ гости. Обстановка его, какъ и всѣхъ видѣнныхъ мною монголовъ, бѣдная, грязная. Но номадъ свыкся съ этимъ; лучшаго не видѣлъ, не требуетъ и живетъ по своему счастливо. Водился бы только скотъ, ибо участь номада зависитъ вполнѣ отъ состоянія животныхъ. Монголъ живетъ только тамъ, гдѣ его скоту хорошо, и отъ вѣка привыкъ мириться со всѣми невзгодами. Онъ всю свою жизнь созерцаетъ одну и ту же картину, но за то дышетъ полной грудью. Вѣчно на конѣ, и безъ коня ни на шагъ. Бездѣлье развило привычку не сидѣть «дома», а
- ↑ На 10 верстъ восточнѣе нашего выхода изъ этихъ горъ.
- ↑ Слѣдованію по этой рѣкѣ вверхъ мѣшаютъ тѣснины.
потянулся вверх по Шара-гольджину. После продолжительной стоянки, а отчасти и привычки довольно быстро подвигаться в разъездах, нам показалось движение с большим караваном утомительным, тем более, что путь пролегал по знакомой местности. Растительность, обмываемая дождем, выглядела лучше. Животная жизнь оставалась прежняя. Миновав теснину реки, мы пошли быстрее левым ее берегом. Местами залегали болотистые площадки и небольшие озерки. Все это тонуло в густой и высокой травянистой растительности. На третий день караван пришел к характерному выступу хребта Бурушу-курун-ула[1], где река затейливо извивается по долине. С вершины кряжа тут открывается отличный вид на долину, в особенности при заходящих лучах солнца. Незаметное движение вод, блестящая зеркальная поверхность, плавающие пернатые, кругом зеленеющая трава — все в сумме напоминало долину Бол. Юлдуса. С соседних гор долетал свист уларов.
Отсюда двумя небольшими переходами экспедиция прибыла в Улан-булак. Караван расположился в балке, по дну которой неслись прозрачные ключевые воды, обрамленные густою зеленью. На высоте 11 000 футов, обеспеченные от жаров и мучащих насекомых, защищенные от сильных ветров, мы чувствовали себя отлично. Приятно было смотреть и на животных, которые в прохладе заметно поправлялись. Бивак находился на высшем месте, на самых ключах. Палатки красиво выделялась на фоне яркой зелени. Прозрачные ручьи тихо журчали, будучи скрыты под ковром цветов, пестревшим различными тонами красок. По временам прилетали мелкие пташки и совместно с бабочками держались нашего соседства. Кочевников подле нас не было. Отряду жилось прекрасно.
19 июня я расстался с экспедиционной семьей. Мой разъезд был снаряжен по примеру минувшего. По програме рекогносцировки предполагалось: к северу, на меридиане Улан-булака, пересечь хребты Буруту-курун-ула и Дасюёшань; пройти северным подножием последнего до р. Сулэй-хэ[2]. Затем избрать новый путь для возвращения.
В 11 часов утра мы были в пути. Отличные лошади быстро подвигались вперед. Покатую от гор равнину миновали незаметно. Там доверчиво паслись табуны хуланов и тихо прошло стадо аркаров (ovis sp.). Дальнейший путь шел наперерез долины Шара-гольджина. Здесь река делится на семь рукавов; крайние из них удалены один от другого на 10 верст; это расстояние вместе с тем определяет ширину растительной полосы. От частых дождей рукава реки были переполнены грязною водой до уровня берегов. Между рукавами, по зеленым площадям, разбросано много озерков с прозрачною водой. Здесь держались плавающие и голенастые пернатые; те и другие находят в этой долине отличное гнездение и безопасное место отдыха на весенних и осенних перелетах. На более широких площадях долины были набросаны отдельные барханы и гряды сыпучих песков. Преобладающие ветры сделали северо-западный склон пологим, а обратный — крутым. Серповидные барханы имели 30—40 саж. в длину и 3—4 саж. высоты. Гряды же песков тянулись до версты и более. Благодаря опытности проводника, мы через все рукава переправились благополучно и имели ночевку у подножия гор.
Вторым переходом мы пересекли хребет Буруту-курун-ула в том месте, где он значительно понижается. За этим пересечением вступили в долину р. Эма-хэ. Ширина водной полосы от 5 до 7 сажен, при глубине 2 ф. Долина реки в этом месте сужена близко подошедшими отрогами соседних хребтов. Растительность ее бедная. Скудные лужайки встречались изредка. В воздухе было свежо. По горам висели свинцовые тучи. Только вечером открылся широкий горизонт, когда проводник указал на проходы в хребте Дасюёшане. Проходов было два, лежащих в 10 верстах один от другого; оба вели в урочище Кашикар. Западный приходился ближе к нам; он носит название Кашикарин-хойту-дабан; восточный более кружный и более высокий называется Кашикарин-урту-дабан. Я решил следовать дальним. Ночной мороз сковал влажную землю; горные ручьи подернулись льдом. Взошедшее солнце скоро пригрело почву; размокший глинистый слой затруднял движение животных. Тем не менее, в 9 часов утра мы были на перевале. Подъем пологий, короткий, не превышает 2 верст. Абсолютная высота перевала 12 000 футов. Северный склон падает круче и расплывается вширь на 12 верст. Растительность последнего, по мере понижения, принимает более отрадную картину. В устье ущелья при урочище Кашикар мы остановились биваком. Все горные увалы отливали мягкой зеленью. Приятно было смотреть на соседние окрестности. Днем подувал северо-западный ветер. С закатом солнца в воздухе стихло, небесный свод стал чист и прозрачен. С высокой вершины гор плавно, дугою спустился орел, усевшись близ своего гнезда на нижний утес. Заря погасла, по темно-голубому небу заискрились звезды, точно алмазы. Ночью все погрузилось в дремоту; только изредка отдаленный дай псов, оберегающих стада номадов, слышался среди ночного безмолвия.
22 июня, следуя к востоку у подножия Дасюёшаня, мы вскоре достигли ущелья Кунца-гол. Здесь кочевали халхасские монголы, в числе которых был наш бывший проводник — Дорджеев. С последним мы направились дальше к р. Сулэй-хэ. Около десяти верст путь пролегал прежней дорогой весеннего разъезда, а затем отошел вправо. По луговому подножию гор паслись стада баранов, принадлежащих китайцам сел. Чан-мое. В одном из ущелий, где мы разбили бивак, скрытно кочевал халхасец. Завидя незнакомцев, он тотчас пришел к нам. От проводника — своего собрата — он узнал все, что его интересовало, и затем попросил меня к себе в гости. Обстановка его, как и всех виденных мною монголов, бедная, грязная. Но номад свыкся с этим; лучшего не видел, не требует и живет по-своему счастливо. Водился бы только скот, ибо участь номада зависит вполне от состояния животных. Монгол живет только там, где его скоту хорошо, и от века привык мириться со всеми невзгодами. Он всю свою жизнь созерцает одну и ту же картину, но зато дышит полной грудью. Вечно на коне, и без коня ни на шаг. Безделье развило привычку не сидеть «дома», а
