военнымъ дозволяется взрывать, уничтожать непріятельскія крѣпости; но сіи два слова: законъ и Наполеонъ, не должны быть вмѣстѣ подъ перомъ историка—ни даже стихотворца, ежели не хочетъ жертвовать славою рифмѣ.
Сей Омаръ, котораго истребительною рукою превращены въ пепелъ не однѣ библіотеки наши, но и жилища, ѣздилъ—но весьма рѣдко—между ихъ развалинами, верхомъ въ сопровожденіи многочисленнаго конвоя и обыкновенной свиты—то есть Мамелюка, Принцовъ и Королей—къ тому или другому изъ сихъ послѣднихъ, или къ ордамъ своимъ за городъ, гдѣ провождалъ иногда по нѣскольку сутокъ. Новодѣвичій монастырь видѣлъ сопостата, Наполеона, въ святой своей оградѣ, которую осматривалъ онъ со вниманіемъ и передъ главными воротами которой вскорѣ явилась высокая батарейная насыпь съ глубокимъ рвомъ, а самыя ворота были заложены брусьями. Вообразите му-
военным дозволяется взрывать, уничтожать неприятельские крепости; но сии два слова: закон и Наполеон, не должны быть вместе под пером историка — ни даже стихотворца, ежели не хочет жертвовать славою рифме.
Сей Омар, которого истребительною рукою превращены в пепел не одни библиотеки наши, но и жилища, ездил — но весьма редко — между их развалинами, верхом в сопровождении многочисленного конвоя и обыкновенной свиты — то есть Мамелюка, Принцев и Королей — к тому или другому из сих последних, или к ордам своим за город, где проводил иногда по нескольку суток. Новодевичий монастырь видел супостата, Наполеона, в святой своей ограде, которую осматривал он со вниманием и перед главными воротами которой вскоре явилась высокая батарейная насыпь с глубоким рвом, а самые ворота были заложены брусьями. Вообразите му-
