ныхъ и до глупости гордыхъ сателлитовъ Наполеона[1].
Достойно замѣчанія, что по среди страшныхъ развалинъ и печальныхъ остатковъ пылавшаго нѣсколько дней геенскимъ огнемъ города, нимало не поврежденный, прекрасный, великолѣпный домъ, бывшій собраніемъ веселостей, гремѣвшій балами, спектаклями, маскарадами, концертами и проч., остался вѣренъ судьбѣ своей—тѣмъ же мѣстомъ удовольствія: говорю о домѣ господина Познякова. Въ этомъ щастливомъ, подобно своему хозяину, домѣ играли Московскіе Французскіе актеры, которыхъ наконецъ зрители—разумѣется, что были ими одни гости—потащили за собою. Мнѣ случилось видѣть первыхъ въ самое то время, когда они выѣзжали въ слѣдъ за послѣдними. Я спросилъ у нихъ,
- ↑ Одинъ изъ нихъ сказалъ мнѣ чистосердечно, что двухъ человѣкъ сей гвардіи не убито въ сраженіи—то есть на полѣ чести. Теперь онъ, если живъ самъ, сказать сего не можетъ.
ных и до глупости гордых сателлитов Наполеона[1].
Достойно замечания, что посреди страшных развалин и печальных остатков пылавшего несколько дней геенским огнём города, нимало не повреждённый, прекрасный, великолепный дом, бывший собранием весёлостей, гремевший балами, спектаклями, маскарадами, концертами и проч., остался верен судьбе своей — тем же местом удовольствия: говорю о доме господина Познякова. В этом счастливом, подобно своему хозяину, доме играли московские французские актеры, которых наконец зрители — разумеется, что были ими одни гости — потащили за собою. Мне случилось видеть первых в самое то время, когда они выезжали вслед за последними. Я спросил у них,
- ↑ Один из них сказал мне чистосердечно, что двух человек сей гвардии не убито в сражении — то есть на поле чести. Теперь он, если жив сам, сказать сего не может.
