Онъ прозрѣваетъ вѣщимъ окомъ
20 Все, что открылося пророкамъ,
Но самъ онъ—тайна для людей.
Небесъ чистѣйшіе восторги
И упоенье дикихъ оргій—
Постигнулъ онъ душой своей.
25 Когда враждой горитъ полъ-міра,
Вѣщать слова любви и мира
Его порою муза шлетъ.
И онъ сомнѣнія не зная,
Какъ Моисей съ высотъ Синая,
30 Нисходитъ съ пламенныхъ высотъ.
И жгутъ слова его, какъ пламень,
И имъ внимаетъ даже камень,
И сила духа не мертва!
Онъ смотритъ вдаль спокойнымъ окомъ,
35 И на челѣ его высокомъ
Сіяетъ отблескъ Божества.
Он прозревает вещим оком
20 Всё, что открылося пророкам,
Но сам он — тайна для людей.
Небес чистейшие восторги
И упоенье диких оргий —
Постигнул он душой своей.
25 Когда враждой горит пол-мира,
Вещать слова любви и мира
Его порою муза шлёт.
И он сомнения не зная,
Как Моисей с высот Синая,
30 Нисходит с пламенных высот.
И жгут слова его, как пламень,
И им внимает даже камень,
И сила духа не мертва!
Он смотрит вдаль спокойным оком,
35 И на челе его высоком
Сияет отблеск Божества.
Quand l´imріе а роrté l'outrage au sanctuaire…
Когда осквернена святыня дерзновенно—
Испуганный народъ спѣшитъ покинуть храмъ,
И только вѣрный жрецъ богини неизмѣнно
Еще восторженнѣй склоняя тамъ колѣна,
5 Приноситъ ей мольбы и куритъ фиміамъ.
Свобода Франціи, и ты лежишь во прахѣ,
Но съ вѣрой прежнею, въ благоговѣйномъ страхѣ
Спѣшатъ жрецы твои къ разбитымъ алтарямъ…
1894 г.
Quand l´imріе а роrté l'outrage au sanctuaire…
Когда осквернена святыня дерзновенно —
Испуганный народ спешит покинуть храм,
И только верный жрец богини неизменно
Ещё восторженней склоняя там колена,
5 Приносит ей мольбы и курит фимиам.
Свобода Франции, и ты лежишь во прахе,
Но с верой прежнею, в благоговейном страхе
Спешат жрецы твои к разбитым алтарям…
1894 г.
Недолго длилися счастливыя мгновенья.
Въ объятьяхъ счастія на мигъ забывшись сномъ,
Обмануты мы имъ, какъ жертва обольщенья,
Что видитъ вдругъ, въ минуту пробужденья,
5 Себя покинутой тайкомъ.
Съ тѣхъ поръ грустя о немъ и на пути встрѣчая
Лишь блескъ и мишуру веселья одного—
Съ воспоминаніемъ утраченнаго рая,
Блуждаемъ мы отъ края и до края,
10 Не находя его.
Я твердо оттолкну напитокъ наслажденья,
Соблазну я скажу:—Дары твои—позоръ!
На смѣну счастію явилось сожалѣнье,
А ты во слѣдъ себѣ оставишь угрызенье
15 И роковой укоръ.
Печаль души своей я не открою міру
И не повѣдаю испытаннымъ друзьямъ.
Въ часы унынія отъ нихъ я прячу лиру,
Съ улыбкою веселому ихъ клиру
20 Я вторю самъ.
Не каждый ли изъ нихъ страдаетъ одиноко?
Но вмѣсто жалобы отъ нихъ мы слышимъ смѣхъ!
Не всѣ ли крестъ несутъ безъ стона и упрека,
Страданія въ душѣ своей глубоко
25 Тая отъ всѣхъ?
Недолго длилися счастливые мгновенья.
В объятьях счастия на миг забывшись сном,
Обмануты мы им, как жертва обольщенья,
Что видит вдруг, в минуту пробужденья,
5 Себя покинутой тайком.
С тех пор грустя о нём и на пути встречая
Лишь блеск и мишуру веселья одного —
С воспоминанием утраченного рая,
Блуждаем мы от края и до края,
10 Не находя его.
Я твёрдо оттолкну напиток наслажденья,
Соблазну я скажу: — Дары твои — позор!
На смену счастию явилось сожаленье,
А ты вослед себе оставишь угрызенье
15 И роковой укор.
Печаль души своей я не открою миру
И не поведаю испытанным друзьям.
В часы уныния от них я прячу лиру,
С улыбкою веселому их клиру
20 Я вторю сам.
Не каждый ли из них страдает одиноко?
Но вместо жалобы от них мы слышим смех!
Не все ли крест несут без стона и упрёка,
Страдания в душе своей глубоко
25 Тая от всех?
