Спокойно шла, когда невольно взоръ
Скрестился мой съ другимъ глубокимъ взоромъ
30 Рѣшительныхъ и властныхъ сѣрыхъ глазъ—
И я любовь узнала въ первый разъ:
Восторгъ ея волшебный, о которомъ
Джульетта намъ и Гретхенъ говорятъ.
Весь этотъ день одна за фортепьяно
35 Я провела, и незнакомца взглядъ
Являлся мнѣ, какъ будто изъ тумана…
Когда-жъ опять на слѣдующій день,
Поднявшися на первую ступень
Собора, я увидѣла въ притворѣ
40 Его лицо, и также въ этомъ взорѣ
Прочла любовь—не помню, что̀ со мной
Тутъ было: какъ рѣшился онъ сначала
Заговорить, какъ я ему внимала,
Какъ сдѣлалъ онъ игрушкою, рабой
45 Меня своей, и всю могучей волѣ
Какъ подчинилъ—теперь не помню болѣ.
Я отдалась вполнѣ моей любви,
Она была грѣхомъ, но отчего же
Ты въ душу намъ вложилъ ее, о, Боже,
50 И жаръ ея зажегъ у насъ въ крови?
Мы видѣлись въ его уединенной
Квартирѣ. Тамъ, у яркаго огня,
Онъ ожидалъ съ волненіемъ меня…
Онъ узнавалъ—счастливый, возбужденный—
55 Мои шаги и, дверь пріотворя,
Спѣшилъ ко мнѣ на встрѣчу, говоря:
«Ты-ль это?»—Я.—О, чудныя мгновенья!
Они прошли, но нѣтъ душѣ забвенья…
Спокойно шла, когда невольно взор
Скрестился мой с другим глубоким взором
30 Решительных и властных серых глаз —
И я любовь узнала в первый раз:
Восторг её волшебный, о котором
Джульетта нам и Гретхен говорят.
Весь этот день одна за фортепьяно
35 Я провела, и незнакомца взгляд
Являлся мне, как будто из тумана…
Когда ж опять на следующий день,
Поднявшися на первую ступень
Собора, я увидела в притворе
40 Его лицо, и также в этом взоре
Прочла любовь — не помню, что со мной
Тут было: как решился он сначала
Заговорить, как я ему внимала,
Как сделал он игрушкою, рабой
45 Меня своей, и всю могучей воле
Как подчинил — теперь не помню боле.
Я отдалась вполне моей любви,
Она была грехом, но отчего же
Ты в душу нам вложил её, о, Боже,
50 И жар её зажёг у нас в крови?
Мы виделись в его уединённой
Квартире. Там, у яркого огня,
Он ожидал с волнением меня…
Он узнавал — счастливый, возбуждённый —
55 Мои шаги и, дверь приотворя,
Спешил ко мне навстречу, говоря:
«Ты ль это?» — Я. — О, чудные мгновенья!
Они прошли, но нет душе забвенья…
