У рейда на холмѣ виднѣется кабакъ.
Жанъ Гоэлло̀ старикъ, но бравый молодчина,
Служившій ма̀рсовымъ и опытный морякъ
(Съ рукой, оторванной ядромъ у Наварина),
5 Здѣсь лѣтнимъ вечеромъ просиживалъ не разъ,
Прихлебывая грогъ лѣнивыми глотками,
И съ трубкою въ зубахъ, онъ заводилъ разсказъ
Передъ внимавшими усердно новичками.
«Тому лѣтъ шестьдесятъ, какъ сталъ я морякомъ
10 И принятъ былъ на бортъ «Прекрасной Онорины»,
Дрянного корабля, лишь годнаго на сломъ.
Мы плыли въ Гамбію съ попутнымъ вѣтеркомъ;
Хоть съ дѣтства я знавалъ невзгоды и кручины,—
Я выросъ босикомъ, ловя у нашихъ скалъ
15 Креветокъ; мой старикъ—его я дядей звалъ—
Былъ каждый вечеръ пьянъ и билъ меня нещадно,—
Но здѣсь, на кораблѣ, совсѣмъ ужъ безотрадно
У рейда на холме виднеется кабак.
Жан Гоэлло́ старик, но бравый молодчина,
Служивший ма́рсовым и опытный моряк
(С рукой, оторванной ядром у Наварина),
5 Здесь летним вечером просиживал не раз,
Прихлёбывая грог ленивыми глотками,
И с трубкою в зубах, он заводил рассказ
Перед внимавшими усердно новичками.
«Тому лет шестьдесят, как стал я моряком
10 И принят был на борт «Прекрасной Онорины»,
Дрянного корабля, лишь годного на слом.
Мы плыли в Гамбию с попутным ветерком;
Хоть с детства я знавал невзгоды и кручины, —
Я вырос босиком, ловя у наших скал
15 Креветок; мой старик — его я дядей звал —
Был каждый вечер пьян и бил меня нещадно, —
Но здесь, на корабле, совсем уж безотрадно
