15 Слова начертаны кощунственной рукой,
Безстыдныя слова… И сердце сжалось болью!
А море, какъ въ быломъ, шумѣло тамъ внизу
И радовалось все весеннему приволью,
И плющъ вокругъ окна обвилъ свою лозу,
20 А море искрилось отъ края и до края,
На солнцѣ пѣною серебряной играя.
Казалось, что во всемъ поэта духъ разлитъ,
Что онъ у берега въ волнѣ шумящей плещетъ,
Въ полуденныхъ лучахъ сверкаетъ и трепещетъ,
25 И что-то свѣтлое, могучее сулитъ.
15 Слова начертаны кощунственной рукой,
Бесстыдные слова… И сердце сжалось болью!
А море, как в былом, шумело там внизу
И радовалось всё весеннему приволью,
И плющ вокруг окна обвил свою лозу,
20 А море искрилось от края и до края,
На солнце пеною серебряной играя.
Казалось, что во всём поэта дух разлит,
Что он у берега в волне шумящей плещет,
В полуденных лучах сверкает и трепещет,
25 И что-то светлое, могучее сулит.
Съ зарей волна казалась изумрудной,
Прибой валовъ гремѣлъ, какъ дальній громъ,
И пѣна бѣлая на празелени чудной
Живымъ сверкала серебромъ.
5 Съ полудня даль—спокойно лучезарна,
Но эта тишь—на долго ли она?
Волна ли какъ любовь коварна,
А можетъ быть любовь коварна какъ волна?
С зарёй волна казалась изумрудной,
Прибой валов гремел, как дальний гром,
И пена белая на празелени чудной
Живым сверкала серебром.
5 С полудня даль — спокойно лучезарна,
Но эта тишь — надолго ли она?
Волна ли как любовь коварна,
А может быть любовь коварна как волна?
