И вамъ не надо знать его завѣтныхъ мукъ.
20 Вашъ геній, онъ—дитя, безумное, больное:
Увы! Не исцѣлитъ могущество земное
Божественный недугъ! Сочувствуйте ему,
Любите, какъ дитя любили вы родное,
Страдайте вмѣстѣ съ нимъ—не зная, почему.
25 Когда бъ доступнѣй вамъ была душа поэта—
Вы менѣе его любили бы за это.
Порой, какъ свѣтлый лучъ, сіяющій во мглѣ,
Въ очахъ безрадостныхъ, на сумрачномъ челѣ—
Вдругъ загорается желанный отблескъ свѣта.
30 Но, знай: не о тебѣ мечтаетъ онъ, Нинета,
Въ объятіяхъ твоихъ. Онъ жаждетъ не тебя;
Кого—не знаетъ самъ. Надѣясь и любя,
Онъ видитъ пустоту зловѣщую повсюду,
И онъ не вѣруетъ и не взываетъ къ чуду.
35 Недугомъ тяжкимъ въ немъ душа поражена,
Усталъ онъ раздувать колеблющійся пламень:
Какъ разрушаемый волной морскою камень—
Печалью тайною подточена она,
И умираетъ онъ отъ скорби безпричинной,
40 Отравленный тоской и… водкою полынной.
И вам не надо знать его заветных мук.
20 Ваш гений, он — дитя, безумное, больное:
Увы! Не исцелит могущество земное
Божественный недуг! Сочувствуйте ему,
Любите, как дитя любили вы родное,
Страдайте вместе с ним — не зная, почему.
25 Когда б доступней вам была душа поэта —
Вы менее его любили бы за это.
Порой, как светлый луч, сияющий во мгле,
В очах безрадостных, на сумрачном челе —
Вдруг загорается желанный отблеск света.
30 Но, знай: не о тебе мечтает он, Нинета,
В объятиях твоих. Он жаждет не тебя;
Кого — не знает сам. Надеясь и любя,
Он видит пустоту зловещую повсюду,
И он не верует и не взывает к чуду.
35 Недугом тяжким в нём душа поражена,
Устал он раздувать колеблющийся пламень:
Как разрушаемый волной морскою камень —
Печалью тайною подточена она,
И умирает он от скорби беспричинной,
40 Отравленный тоской и… водкою полынной.
Когда оплакивалъ погибшую химеру
Впервые человѣкъ—его природа—мать,
Впослѣдствіи въ него утратившая вѣру,
Когда оплакивал погибшую химеру
Впервые человек — его природа — мать,
Впоследствии в него утратившая веру,
