правой стороны такъ громко, какъ будто чья-то сильная рука выбиваетъ дробь на барабанѣ. Еще минута, и на бѣлоснѣжную полянку, медленно кланяясь, выдвигается темноватый очеркъ зайца, который, производя тотъ же звукъ, въ обѣ стороны разбрасываетъ струи снѣга, подъ которымъ ищетъ корма. Ждать долѣе было нечего; продираться на свѣтъ промежду кустовъ — значило бы спугнуть зайца. Но бѣда въ томъ, что, наводя ружье, я только гадательно могъ направить цѣль. Убѣдившись, что лучше прицѣлиться мнѣ не удастся, я, горя охотничьимъ нетерпѣніемъ, побѣдилъ въ себѣ чувство страха — огласить усадьбу полночнымъ выстрѣломъ — и спустилъ курокъ. Когда дымъ разсѣялся, и я выбѣжалъ изъ засады, заяцъ исчезъ. Пройдя нѣсколько шаговъ по его пустому слѣду, я убѣдился въ промахѣ и пошелъ домой. Когда на другое утро человѣкъ подалъ мнѣ кофе, Каліуктисъ вошелъ въ комнату, держа замороженнаго зайца.
— Откуда ты взялъ его? спросилъ я.
— Да это вашъ же, отвѣчалъ ухмыляясь Каліуктисъ. — Я прошелъ утромъ посмотрѣть и вижу зарядъ вашъ весь у него на слѣду. Прошелъ я шаговъ двадцать по слѣду, а онъ какъ запрокинулся, такъ и лежитъ.
Около этого времени у меня завязалась оживленная переписка съ Тургеневымъ. Онъ писалъ мнѣ:
„Некрасовъ, Панаевъ, Дружининъ, Анненковъ, Гончаровъ — словомъ весь нашъ дружескій кружокъ вамъ усердно кланяется. А такъ какъ вы пишете о значительномъ улучшеніи вашихъ финансовъ, чему я сердечно радуюсь, то мы предлагаемъ поручить намъ новое изданіе вашихъ стихотвореній, которыя заслуживаютъ самой ревностной очистки и красиваго изданія, для того чтобы имъ лежать на столикѣ всякой прелестной женщины. Что вы мнѣ пишете о Гейне? Вы выше Гейне, потому что шире и свободнѣе его“.
Конечно, я усердно благодарилъ кружокъ, и дѣло въ рукахъ его подъ предсѣдательствомъ Тургенева закипѣло. Почти каждую недѣлю стали приходить ко мнѣ письма съ подчеркнутыми стихами и требованіями ихъ исправленій. Тамъ, гдѣ я несогласенъ былъ съ желаемыми исправленіями, я ревностно
