показывалъ намъ, что онъ уже холодѣлъ и коченѣлъ. Затѣмъ онъ прикасался къ его тѣлу и сказалъ, что какъ скоро холодъ достигнетъ до сердца, — онъ отойдетъ. Холодъ почти уже коснулся нижней части живота, когда онъ раскрывшись — потому что онъ былъ накрытъ — сказалъ свое послѣднее слово:
— Критонъ, мы должны пѣтуха Асклепію принесите этотъ даръ и не пренебрегите этой обязанностью.
— Будетъ исполнено, отвѣтилъ Критонъ. Но не имѣешь ли ты еще чего нибудь сказать?
На этотъ вопросъ Сократъ уже ничего не отвѣтилъ, а спустя немного времени сдѣлалъ судорожное движеніе, послѣ чего служитель раскрылъ его. Взоръ его уже былъ неподвиженъ. Видя это, Критонъ смежилъ ему уста и глаза.
LXVII. Таковъ былъ, любезный Эхекратъ, конецъ нашего друга — человѣка, котораго мы смѣло могли бы назвать лучшимъ изъ людей того времени, какихъ только мы знали, и вообще самаго мудраго и правдиваго изъ людей.
показывал нам, что он уже холодел и коченел. Затем он прикасался к его телу и сказал, что как скоро холод достигнет до сердца, — он отойдет. Холод почти уже коснулся нижней части живота, когда он раскрывшись — потому что он был накрыт — сказал свое последнее слово:
— Критон, мы должны петуха Асклепию принесите этот дар и не пренебрегите этой обязанностью.
— Будет исполнено, ответил Критон. Но не имеешь ли ты еще чего нибудь сказать?
На этот вопрос Сократ уже ничего не ответил, а спустя немного времени сделал судорожное движение, после чего служитель раскрыл его. Взор его уже был неподвижен. Видя это, Критон смежил ему уста и глаза.
LXVII. Таков был, любезный Эхекрат, конец нашего друга — человека, которого мы смело могли бы назвать лучшим из людей того времени, каких только мы знали, и вообще самого мудрого и правдивого из людей.