слава Богу, какъ цвѣту въ огородѣ; хоть прудъ пруди. Чего тебѣ спѣсивиться? Паробки у насъ, словно орленки, живые, ловкіе, молодые. И стариковское сердце радуется, глядя на нихъ; а чтобъ дѣвичье сердце молодое не встрепенулось и къ одному не прильнуло!…. Я ужъ и не знаю, какой это теперь свѣтъ насталъ!«
»Тетушка, голубушка! дайте мнѣ еще погулять.«
«Пора, пора, мое дитятко! Послушайся стариковской рѣчи да совѣту. Одной тебѣ весело, а вдвоемъ съ добрымъ мужемъ еще будетъ веселѣе. А что по хозяйству заботы да хлопоты будутъ, ты этого не пугайся. Трудиться и работать станешь не для кого другого, для самой себя; любо и похлопотать-то! Ты, слава Господу, не крепа́чка: твой трудъ не пропадетъ даромъ.«
»Не крѣпачка! Будто ужъ если крѣпачка, такъ и свѣта Божьяго не видать. Живутъ же люди.«
»Живутъ, Олеся, да ужъ такое ихъ и житье!«
»Если добрые паны, то и людямъ хорошо у нихъ.«
»Ну, что́ жъ изъ того, что паны добрые? Какіе-то еще паненята будутъ! Да и доб-
слава Богу, как цвету в огороде; хоть пруд пруди. Чего тебе спесивиться? Паробки у нас, словно орленки, живые, ловкие, молодые. И стариковское сердце радуется, глядя на них; а чтоб девичье сердце молодое не встрепенулось и к одному не прильнуло!…. Я уж и не знаю, какой это теперь свет настал!»
«Тетушка, голубушка! дайте мне еще погулять.»
«Пора, пора, мое дитятко! Послушайся стариковской речи да совету. Одной тебе весело, а вдвоем с добрым мужем еще будет веселее. А что по хозяйству заботы да хлопоты будут, ты этого не пугайся. Трудиться и работать станешь не для кого другого, для самой себя; любо и похлопотать-то! Ты, слава Господу, не крепа́чка: твой труд не пропадет даром.»
«Не крепачка! Будто уж если крепачка, так и света Божьего не видать. Живут же люди.»
«Живут, Олеся, да уж такое их и житье!»
«Если добрые паны, то и людям хорошо у них.»
«Ну, что́ ж из того, что паны добрые? Какие-то еще паненята будут! Да и доб-
