Онъ такъ и встрепенулся. »А гдѣ жъ ты жить будешь?«
»Пойду въ люди, служить.«
»Что это у тебя за мысли такія, сестра? побойся Бога!« Началъ меня уговаривать да упрашивать, и жену привелъ; и та просить стала: не покидай, молъ, насъ. Услышали дѣти,—Боже, какъ бросятся всѣ ко мнѣ, да какъ заплачутъ всѣ!
»Теточка наша милая! хочетъ насъ покинуть! не покидай насъ! мы тебя слушаться будемъ, во всемъ угождать тебѣ будемъ!« Противъ кого другого, а противъ дѣтей у меня и словъ нѣту. Прижала я крошекъ къ сердцу да только плачу.
А брату сдается, что я ужъ и отдумала,—благодаритъ. »Спасибо«, говоритъ, »сестра, что ты моихъ дѣтокъ пожалѣла. Они безъ тебя осиротѣли бы, какъ безъ родной матери.«
А у меня всё таки на мысли итти въ службу.
Легли спать; а я всю ночь и глазъ не закрыла. Мысли да думы съ ума не идутъ. Жжетъ тоска мое сердце. Горько мнѣ и подумать, что вотъ гдѣ-нибудь буду я въ работницахъ маяться. Было у меня и хозяйство свое, и добро. Выросла въ холѣ, а
Он так и встрепенулся. «А где ж ты жить будешь?»
«Пойду в люди, служить.»
«Что это у тебя за мысли такие, сестра? побойся Бога!» Начал меня уговаривать да упрашивать, и жену привел; и та просить стала: не покидай, мол, нас. Услышали дети, — Боже, как бросятся все ко мне, да как заплачут все!
«Теточка наша милая! хочет нас покинуть! не покидай нас! мы тебя слушаться будем, во всём угождать тебе будем!» Против кого другого, а против детей у меня и слов нету. Прижала я крошек к сердцу да только плачу.
А брату сдается, что я уж и отдумала, — благодарит. «Спасибо», говорит, «сестра, что ты моих деток пожалела. Они без тебя осиротели бы, как без родной матери.»
А у меня всё-таки на мысли идти в службу.
Легли спать; а я всю ночь и глаз не закрыла. Мысли да думы с ума не идут. Жжет тоска мое сердце. Горько мне и подумать, что вот где-нибудь буду я в работницах маяться. Было у меня и хозяйство свое, и добро. Выросла в холе, а
