въ природѣ, какъ выраженіемъ ея свободной воли? Таковъ философскій компромиссъ, изобрѣтенный г. Страховымъ. Но ни что не ново подъ луною. Такъ и основная мысль философіи г. Страхова, въ ея благоразумной формѣ, высказана уже давно. Высказывалъ ее, напримѣръ (и, вѣроятно, не онъ первый), ненавистный г. Страхову англичанинъ, и даже изъ англичанъ англичанинъ, Джонсонъ. Его біографъ Босвель передаетъ, что Джонсонъ однажды выразился такъ: «Нравственное зло происходитъ отъ свободной воли, предполагающей выборъ между добромъ и зломъ. При всемъ злѣ, которое существуетъ, гдѣ же тотъ человѣкъ, который не предпочелъ бы лучше быть свободнымъ дѣятелемъ, чѣмъ неспособною ко злу машиной, а что представляется лучшимъ для недѣлимаго, должно быть хорошо и для цѣлаго. Если бы и нашелся человѣкъ, который предпочелъ бы участь машины, то не я, во всякомъ случаѣ, съ нимъ согласился бы». Такимъ образомъ, какъ истый британецъ, онъ готовъ примириться со зломъ, видя въ немъ неизбѣжное слѣдствіе высшаго блага — свободы. Мысль нѣсколько парадоксальная и, во всякомъ случаѣ, допустимая только въ примѣненіи къ существу ограниченному, несовершенному, каковъ человѣкъ. Но во что же превращается она у г. Страхова? Онъ распространяетъ ее на всю природу. Альфонсъ Декандоль, въ очень остроумномъ этюдѣ, посвященномъ слову «природа», жалуется на злоупотребленіе этимъ словомъ и насчитываетъ нѣсколько различныхъ смысловъ, въ которыхъ оно употребляется. Первый смыслъ — тотъ, когда слово природа просто замѣняетъ слово «Божество». Очевидно, въ этомъ, и ни въ какомъ иномъ, смыслѣ примѣняетъ его въ настоящемъ случаѣ г. Страховъ. Природа, цѣлесообразно предопредѣляющая и созидающая, разумная и свободная, — словомъ, то, что Данилевскій обозначалъ выраженіемъ «интеллектуальное начало», — что же это такое, какъ не Божество? Въ своемъ Полномъ опроверженіи дарвинизма г. Страховъ самъ замѣняетъ выраженіе «интеллектуальное начало» словомъ «духовное, божественное начало». Но, въ такомъ случаѣ, если относительно Данилевскаго, на противуположныхъ концахъ книги, то, дразня дарвинистовъ, глумящагося надъ несовершенствомъ природы, то признающаго это несовершенство дѣломъ «интеллектуальнаго начала», я имѣлъ право выразиться, что онъ или «цинически кощунствуетъ», или обнаруживаетъ «запальчивое недомысліе», то что же сказать о г. Страховѣ, который смѣло сводитъ эти концы въ одномъ риторическомъ періодѣ, предлагаетъ для логическаго промаха Данилевскаго свое философское объясненіе, сводящееся къ самому грубому антропоморфизму?
Г. Страховъ поясняетъ далѣе, на примѣрѣ, какъ природа пользуется своею свободой. Вѣря на слово Данилевскому, онъ ссылается на плавательный пузырь рыбъ, какъ на примѣръ совершенно безполезнаго органа. Въ немъ, по своеобразной философіи г. Страхова, мы должны усматривать проявленіе этого «нѣкотораго высшаго закона», въ силу котораго природа, «опускаясь ниже уровня простой надобности», обременила чуть не цѣлый классъ несчастныхъ существъ «прекраснымъ» (читайте: совершенно без-
в природе, как выражением её свободной воли? Таков философский компромисс, изобретенный г. Страховым. Но ни что не ново под луною. Так и основная мысль философии г. Страхова, в её благоразумной форме, высказана уже давно. Высказывал ее, например (и, вероятно, не он первый), ненавистный г. Страхову англичанин, и даже из англичан англичанин, Джонсон. Его биограф Босвель передает, что Джонсон однажды выразился так: «Нравственное зло происходит от свободной воли, предполагающей выбор между добром и злом. При всём зле, которое существует, где же тот человек, который не предпочел бы лучше быть свободным деятелем, чем неспособною ко злу машиной, а что представляется лучшим для неделимого, должно быть хорошо и для целого. Если бы и нашелся человек, который предпочел бы участь машины, то не я, во всяком случае, с ним согласился бы». Таким образом, как истый британец, он готов примириться со злом, видя в нём неизбежное следствие высшего блага — свободы. Мысль несколько парадоксальная и, во всяком случае, допустимая только в применении к существу ограниченному, несовершенному, каков человек. Но во что же превращается она у г. Страхова? Он распространяет ее на всю природу. Альфонс Декандоль, в очень остроумном этюде, посвященном слову «природа», жалуется на злоупотребление этим словом и насчитывает несколько различных смыслов, в которых оно употребляется. Первый смысл — тот, когда слово природа просто заменяет слово «Божество». Очевидно, в этом, и ни в каком ином, смысле применяет его в настоящем случае г. Страхов. Природа, целесообразно предопределяющая и созидающая, разумная и свободная, — словом, то, что Данилевский обозначал выражением «интеллектуальное начало», — что же это такое, как не Божество? В своем Полном опровержении дарвинизма г. Страхов сам заменяет выражение «интеллектуальное начало» словом «духовное, божественное начало». Но, в таком случае, если относительно Данилевского, на противоположных концах книги, то, дразня дарвинистов, глумящегося над несовершенством природы, то признающего это несовершенство делом «интеллектуального начала», я имел право выразиться, что он или «цинически кощунствует», или обнаруживает «запальчивое недомыслие», то что же сказать о г. Страхове, который смело сводит эти концы в одном риторическом периоде, предлагает для логического промаха Данилевского свое философское объяснение, сводящееся к самому грубому антропоморфизму?
Г. Страхов поясняет далее, на примере, как природа пользуется своею свободой. Веря на слово Данилевскому, он ссылается на плавательный пузырь рыб, как на пример совершенно бесполезного органа. В нём, по своеобразной философии г. Страхова, мы должны усматривать проявление этого «некоторого высшего закона», в силу которого природа, «опускаясь ниже уровня простой надобности», обременила чуть не целый класс несчастных существ «прекрасным» (читайте: совершенно бес-
