лась точка зрѣнія, придерживаясь того же сравненія Руссо. Энеида не можетъ сложиться случайно, толстая книжка журнала не можетъ набраться сама собою, хотя бы въ нѣсколько пріемовъ, — это такія понятныя истины, что для этого не стоило мучить читателя на цѣлыхъ страницахъ; онъ сдался бы и безъ этой пытки. Но представимъ себѣ, что человѣческая рѣчь состояла бы всего изъ двухъ словъ, скажемъ для примѣра, изъ слова «впередъ» и слова «назадъ», а слова эти были бы отлиты въ двѣ стереотипныя дощечки. Представимъ себѣ далѣе, что типографіи одного журнала было бы внушено печатать только слово «впередъ», а типографіи другого журнала — слово «назадъ». Скажите, неужели было бы «чудовищною невѣроятностью», еслибъ въ первой типографіи выходило все «впередъ», «впередъ», а во второй — все «назадъ», «назадъ»? Я полагаю, самаго несложнаго, автоматически дѣйствующаго механизма было бы достаточно для того, чтобы достигнуть этого результата. Такъ и въ типографіи природы. Въ ней набираются не заранѣе намѣченныя предложенія, строки, страницы, томы. Въ ней также набираются два слова: «полезно» (впередъ) и «вредно» (назадъ), и каждый разъ, что выпадаетъ дощечка со словомъ «полезно», она идетъ въ дѣло, каждый разъ, что выпадаетъ дощечка со словомъ «вредно», она отбрасывается, и автоматическій наборщикъ, исполняющій этотъ нехитрый трудъ, называется — естественный отборъ, фигура не фиктивная, а, какъ мы видѣли въ предшествовавшей главѣ, вполнѣ реальная.
Пока природа представлялась пышнымъ чертогомъ, созданнымъ для человѣка, пока, наприм., цвѣты были только ковромъ для его ногъ, ихъ ароматы — ѳиміамомъ, возносившимся предъ его лицомъ, до тѣхъ поръ многое было трудно объяснить; но когда оказалось, что все это существуетъ только потому, что оно полезно тѣмъ существамъ, которыя имъ обладаютъ, когда оказалось, что въ природѣ вообще существуетъ только то, что полезно самимъ обладателямъ, тогда задача значительно упростилась[1]. Въ музыкѣ великіе художники разрабатываютъ самыя простыя темы въ роскошныхъ варіаціяхъ. Органическій міръ представляетъ безконечныя варіаціи на эту простую тему — «польза».
Послѣ этой неудачной амплификаціи уже къ дѣлу не идущаго аргумента Руссо, г. Страховъ вдругъ принимается дѣлать мнѣ внушеніе за то, что я будто бы не понимаю различія между задачей астрономіи, біологіи и психо-
- ↑ Весьма наглядно выражается это коренное различіе во взглядахъ Руссо и дарвинистовъ на слѣдующемъ примѣрѣ. Безконечное разнообразіе формъ листьевъ и однообразіе корней Руссо объясняетъ тѣмъ, что первые предназначены плѣнять взоры человѣка, а вторые скрыты отъ нихъ. Современные дарвинисты, въ цѣломъ рядѣ изслѣдованій, объясняютъ пользу для самого растенія малѣйшихъ особенностей строенія, формы и распредѣленія листьевъ. Здѣсь вполнѣ кстати напомнить читателю одну подробность нашей полемики. Дарвинъ указывалъ, что во всемъ органическомъ мірѣ нельзя найти ни одной черты строенія, которая была бы исключительно полезна не для существа ею обладающаго, и что такой фактъ былъ бы серьезнымъ возраженіемъ противъ его теоріи. Данилевскій съ непонятнымъ легкомысліемъ утверждалъ, что на той самой страницѣ, на которой онъ это пишетъ, Дарвинъ самъ приводитъ такой опровергающій его теорію при-
лась точка зрения, придерживаясь того же сравнения Руссо. Энеида не может сложиться случайно, толстая книжка журнала не может набраться сама собою, хотя бы в несколько приемов, — это такие понятные истины, что для этого не стоило мучить читателя на целых страницах; он сдался бы и без этой пытки. Но представим себе, что человеческая речь состояла бы всего из двух слов, скажем для примера, из слова «вперед» и слова «назад», а слова эти были бы отлиты в две стереотипные дощечки. Представим себе далее, что типографии одного журнала было бы внушено печатать только слово «вперед», а типографии другого журнала — слово «назад». Скажите, неужели было бы «чудовищною невероятностью», если б в первой типографии выходило всё «вперед», «вперед», а во второй — всё «назад», «назад»? Я полагаю, самого несложного, автоматически действующего механизма было бы достаточно для того, чтобы достигнуть этого результата. Так и в типографии природы. В ней набираются не заранее намеченные предложения, строки, страницы, томы. В ней также набираются два слова: «полезно» (вперед) и «вредно» (назад), и каждый раз, что выпадает дощечка со словом «полезно», она идет в дело, каждый раз, что выпадает дощечка со словом «вредно», она отбрасывается, и автоматический наборщик, исполняющий этот нехитрый труд, называется — естественный отбор, фигура не фиктивная, а, как мы видели в предшествовавшей главе, вполне реальная.
Пока природа представлялась пышным чертогом, созданным для человека, пока, наприм., цветы были только ковром для его ног, их ароматы — фимиамом, возносившимся пред его лицом, до тех пор многое было трудно объяснить; но когда оказалось, что всё это существует только потому, что оно полезно тем существам, которые им обладают, когда оказалось, что в природе вообще существует только то, что полезно самим обладателям, тогда задача значительно упростилась[1]. В музыке великие художники разрабатывают самые простые темы в роскошных вариациях. Органический мир представляет бесконечные вариации на эту простую тему — «польза».
После этой неудачной амплификации уже к делу не идущего аргумента Руссо, г. Страхов вдруг принимается делать мне внушение за то, что я будто бы не понимаю различия между задачей астрономии, биологии и психо-
- ↑ Весьма наглядно выражается это коренное различие во взглядах Руссо и дарвинистов на следующем примере. Бесконечное разнообразие форм листьев и однообразие корней Руссо объясняет тем, что первые предназначены пленять взоры человека, а вторые скрыты от них. Современные дарвинисты, в целом ряде исследований, объясняют пользу для самого растения малейших особенностей строения, формы и распределения листьев. Здесь вполне кстати напомнить читателю одну подробность нашей полемики. Дарвин указывал, что во всём органическом мире нельзя найти ни одной черты строения, которая была бы исключительно полезна не для существа ею обладающего, и что такой факт был бы серьезным возражением против его теории. Данилевский с непонятным легкомыслием утверждал, что на той самой странице, на которой он это пишет, Дарвин сам приводит такой опровергающий его теорию при-
