лишь въ томъ ограниченномъ смыслѣ, что одинъ ребенокъ уродится въ отца, другой въ мать, третій въ дѣда и т. д., но не можетъ отрицать факта наслѣдственности вообще, т.-е. закона, что организмы производятъ себѣ подобныхъ. Слѣдовательно, какъ дождь и пр., по отношенію ко всему бассейну рѣки — постоянно наличная дѣйствительность, точно такъ же измѣнчивость, наслѣдственность, геометрическая прогрессія размноженія, по отношенію къ общему теченію органическаго міра (въ пространствѣ и во времени), постоянно наличная дѣйствительность и результатъ изъ этихъ фактовъ, т.-е. происхожденіе рѣки и измѣненіе организмовъ путемъ естественнаго отбора, такая же «обязательная для ума» «реальная дѣйствительность», провѣряемая снова реальною дѣйствительностью.
Вся аргументація г. Страхова сводится собственно къ тому, что когда нѣтъ въ наличности всѣхъ факторовъ, изъ которыхъ слагается отборъ, то не будетъ и отбора. Т.-е. отбора не будетъ, когда его не будетъ. То же очевидно и по отношенію къ рѣкѣ. Въ странахъ съ постояннымъ или перемежающимся бездожіемъ рѣки отсутствуютъ или имѣютъ перемежающееся существованіе. Но эти исключенія въ обоихъ случаяхъ, какъ и всегда, только подтверждаютъ правило. Изъ того, что рѣкъ не существуетъ тамъ, гдѣ ихъ не существуетъ, нельзя дѣлать заключеніе, что рѣкъ вообще не существуетъ.
Сущность софизма г. Страхова, я полагаю, теперь всякому понятна. Изъ того, что данное явленіе (или факторы, изъ которыхъ оно слагается) не всегда и не вездѣ повторяется съ неизмѣннымъ однообразіемъ, дѣлается ни съ чѣмъ несообразное заключеніе: значитъ, и все явленіе, во всей своей совокупности, имѣетъ сомнительное, проблематическое существованіе; оно существуетъ не въ реальной дѣйствительности, а лишь въ области призрачной возможности. Слѣдуя логикѣ г. Страхова, на основаніи того, что солнце можетъ только слабо свѣтить въ пасмурные дни и вовсе не можетъ свѣтить ночью, я долженъ бы заключить, что и все ученіе о зависимости органическаго міра отъ солнца построено на возможностяхъ.
Такимъ образомъ, попытка г. Страхова эскамотировать реальную дѣйствительность естественнаго отбора и, вмѣсто нея, оставивъ въ рукахъ у слушателя слово «возможность» въ самомъ оскорбительномъ для научной теоріи смыслѣ, оказывается очень прозрачнымъ діалектическимъ фокусомъ. Фокусъ этотъ, тѣмъ не менѣе, очень цѣненъ для г. Страхова. Главное его достоинство, что онъ легко запоминается: прочелъ заголовокъ III главы — и знаешь главную суть всей статьи: дарвинизмъ построенъ не на почвѣ фактовъ, наблюдаемыхъ въ природѣ, а на придуманныхъ возможностяхъ, — онъ не дѣйствителенъ, а только возможенъ. Какая простая, легко запоминаемая формула! Жаль только, что она противорѣчитъ здравой логикѣ и потому не только не дѣйствительна, но и не возможна.
Г. Страховъ, впрочемъ, самъ, повидимому, сознаетъ, что вся эта глава представляетъ только — hors-d’oeuvre. Для того, чтобъ опровергнуть дарвинизмъ, еще не достаточно доказательства, что онъ возможенъ, нужно еще до-
лишь в том ограниченном смысле, что один ребенок уродится в отца, другой в мать, третий в деда и т. д., но не может отрицать факта наследственности вообще, т. е. закона, что организмы производят себе подобных. Следовательно, как дождь и пр., по отношению ко всему бассейну реки — постоянно наличная действительность, точно так же изменчивость, наследственность, геометрическая прогрессия размножения, по отношению к общему течению органического мира (в пространстве и во времени), постоянно наличная действительность и результат из этих фактов, т. е. происхождение реки и изменение организмов путем естественного отбора, такая же «обязательная для ума» «реальная действительность», проверяемая снова реальною действительностью.
Вся аргументация г. Страхова сводится собственно к тому, что когда нет в наличности всех факторов, из которых слагается отбор, то не будет и отбора. Т. е. отбора не будет, когда его не будет. То же очевидно и по отношению к реке. В странах с постоянным или перемежающимся бездожием реки отсутствуют или имеют перемежающееся существование. Но эти исключения в обоих случаях, как и всегда, только подтверждают правило. Из того, что рек не существует там, где их не существует, нельзя делать заключение, что рек вообще не существует.
Сущность софизма г. Страхова, я полагаю, теперь всякому понятна. Из того, что данное явление (или факторы, из которых оно слагается) не всегда и не везде повторяется с неизменным однообразием, делается ни с чем несообразное заключение: значит, и всё явление, во всей своей совокупности, имеет сомнительное, проблематическое существование; оно существует не в реальной действительности, а лишь в области призрачной возможности. Следуя логике г. Страхова, на основании того, что солнце может только слабо светить в пасмурные дни и вовсе не может светить ночью, я должен бы заключить, что и всё учение о зависимости органического мира от солнца построено на возможностях.
Таким образом, попытка г. Страхова эскамотировать реальную действительность естественного отбора и, вместо неё, оставив в руках у слушателя слово «возможность» в самом оскорбительном для научной теории смысле, оказывается очень прозрачным диалектическим фокусом. Фокус этот, тем не менее, очень ценен для г. Страхова. Главное его достоинство, что он легко запоминается: прочел заголовок III главы — и знаешь главную суть всей статьи: дарвинизм построен не на почве фактов, наблюдаемых в природе, а на придуманных возможностях, — он не действителен, а только возможен. Какая простая, легко запоминаемая формула! Жаль только, что она противоречит здравой логике и потому не только недействительна, но и невозможна.
Г. Страхов, впрочем, сам, по-видимому, сознает, что вся эта глава представляет только — hors-d’oeuvre. Для того, чтоб опровергнуть дарвинизм, еще не достаточно доказательства, что он возможен, нужно еще до-
