сти, пребывающей въ единствѣ, образъ вѣчности, движущійся отъ числа въ числу, который мы называемъ временемъ, потому что ни дней, ни ночей, ни мѣсяцевъ, ни годовъ не было прежде появленія неба, но лишь тогда, какъ устроено было небо, Онъ вмѣстѣ съ тѣмъ и ихъ къ бытію вызвалъ. Но все это конечно суть только части времени, и (опредѣленія) "было* "будетъ“ суть виды времени (не вѣчнаго, а того), которое получило начало, — виды, которые мы незамѣтно для самихъ себя переносимъ и на вѣчную сущность, но — безъ всякаго основанія. Мы вѣдь (и объ ней) выражаемся, что ова "была", "естьа и "будетъ*, между тѣмъ какъ къ ней, строго говоря, приложимо только выраженіе "есть11, выражаться же "было*, "будетъ* можно напротивъ только о явленіи, развивающемся во времени, потому что то и другое (что было и что будетъ) суть движенія, тогда какъ бытію вѣчно себѣ равному и недвижимому не свойственно ни стать старѣе, ни стать новѣе отъ времени, ни произойти когда либо прежде, ни оказаться нынѣ, ни появиться въ будущемъ, ни вообще все то, что происхожденіе соединило съ (вещами) вращающимися въ области чувствъ, поелику все это суть виды времени, круговращеніе котораго подлежитъ исчисленію и которое представляетъ собою лишь подражаніе вѣчности. Кромѣ того, мы употребляемъ еще и вотъ какія выраженія: что произошло, то есть происшедшее, чтб происходитъ, то есть происходящее, чтб имѣетъ произойти, то есть готовящееся быть,
всѣми другими идеями, лежитъ и ея собственная идея, и еще больше удаляется отъ нея душа совсѣмъ безразсудная, безумная, которая всецѣло погрязши въ грязь чисто вещественныхъ, чувственныхъ интересовъ, въ болѣе или менѣе долгій періодъ времени даже не догадывается о существованіи чего нибудь болѣе высокаго и цѣннаго, чѣмъ чувственность (Тим. р. 91. 92). — Въ такомъ видѣ представляется намъ отношеніе Платоновыхъ идей къ Божеству и къ созданному имъ міру. Но, конечно, подстрочное примѣчаніе не можетъ имѣть претензіи представлять изъ себя рѣшеніе столь запутаннаго, столь сложнаго ц труднаго вопроса, какъ вопросъ объ идеяхъ Платова.
сти, пребывающей в единстве, образ вечности, движущийся от числа в числу, который мы называем временем, потому что ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов не было прежде появления неба, но лишь тогда, как устроено было небо, Он вместе с тем и их к бытию вызвал. Но всё это конечно суть только части времени, и (определения) "было* "будет“ суть виды времени (не вечного, а того), которое получило начало, — виды, которые мы незаметно для самих себя переносим и на вечную сущность, но — без всякого основания. Мы ведь (и об ней) выражаемся, что ова "была", "естьа и "будет*, между тем как к ней, строго говоря, приложимо только выражение "есть11, выражаться же "было*, "будет* можно напротив только о явлении, развивающемся во времени, потому что то и другое (что было и что будет) суть движения, тогда как бытию вечно себе равному и недвижимому не свойственно ни стать старее, ни стать новее от времени, ни произойти когда либо прежде, ни оказаться ныне, ни появиться в будущем, ни вообще всё то, что происхождение соединило с (вещами) вращающимися в области чувств, поелику всё это суть виды времени, круговращение которого подлежит исчислению и которое представляет собою лишь подражание вечности. Кроме того, мы употребляем еще и вот какие выражения: что произошло, то есть происшедшее, чтб происходит, то есть происходящее, чтб имеет произойти, то есть готовящееся быть,
всеми другими идеями, лежит и её собственная идея, и еще больше удаляется от неё душа совсем безрассудная, безумная, которая всецело погрязши в грязь чисто вещественных, чувственных интересов, в более или менее долгий период времени даже не догадывается о существовании чего нибудь более высокого и ценного, чем чувственность (Тим. р. 91. 92). — В таком виде представляется нам отношение Платоновых идей к Божеству и к созданному им миру. Но, конечно, подстрочное примечание не может иметь претензии представлять из себя решение столь запутанного, столь сложного ц трудного вопроса, как вопрос об идеях Платова.
