хомъ бываетъ ова лишь оотолику, поколику принимаетъ видъ ихъ. Однако, для болѣе точнаго уясненія этого пункта, намъ нужно рѣшить еще слѣдующій вопросъ: есть ли огонь нѣчто (существующее) само въ себѣ, а равно и всѣ тѣ вещи суть ли дѣйствительно — существующія каждая сама въ себѣ, о которыхъ мы всегда выражаемся въ такомъ смыслѣ (то есть, существуютъ ли па самомъ дѣлѣ независимо отъ вещей идеи ихъ), или же напротивъ дѣйствительность принадлежитъ только тѣмъ вещамъ, которыя мы видимъ, которыя вообще ощущаемъ посредствомъ своего тѣла, другаго же ничего кромѣ ихъ нигдѣ не существуетъ, и мы, звачитъ, безъ всякаго смысла говоримъ, что для каждой изъ вихъ есть еще нѣкій умопостигаемый видъ (идея вещи), такъ какъ этотъ видъ есть не болѣе, какъ одно пустое слово? — Не приходится намъ нн оставить этотъ пунктъ безъ всякаго обсужденія и изслѣдовавія и лишь (категорически) утверждать, что дѣло обстоитъ "такъ-то“, ни къ бесѣдѣ и безъ того длинной прибавлять еще излишнее удлиненіе; поэтому, наиболѣе кстати было бы въ настоящемъ разѣ такое рѣшеніе, каторое при краткости (выраженія) оказалось бы довлѣющимъ (по своей внутренней силѣ). Итакъ, что ка*
лингъ — "натуру44 иди "первооснову", Гартманъ — "темную волю'), забывая, что неразумное, слѣпое, каково бн оно ни было, точно также не способно само собою превратиться въ разумъ, какъ и матерія — чистая потенція — въ дѣйствительность. Безспорно, что у Платона есть много мѣстъ (даже въ Тимэѣ напр. р. 30 А.), которыя могутъ давать поводъ къ такому ложному представленію. Это тѣ мѣста, гдѣ оцъ даетъ не свое собственное философское понятіе о матеріи, а повторяетъ то готовое представленіе о ней, которое всѣмъ было из· вѣстно изъ древней священной миѳологической оеогоніи, именно когда говоритъ о матеріи, какъ о хаосѣ. Но дѣло критики въ томъ и состоитъ, чтобъ умѣть отличить, что говорится въ собственномъ, и что въ несобственномъ смыслѣ, что говорится во имя разума и частой философіи, и что, изъ благоразумной осторожности — во имя вѣры и освященнаго древностію народнаго преданія. Въ сочиненіяхъ своихъ Платонъ не мало удѣляетъ мѣста и для миѳологіи съ ея богами, и однакожъ несомнѣнно, что его философія не имѣетъ ничего общаго съ политеистическими началами миѳологіи, такъ какъ она всѣми своими положеніями приводитъ въ монотеизму.
хом бывает ова лишь оотолику, поколику принимает вид их. Однако, для более точного уяснения этого пункта, нам нужно решить еще следующий вопрос: есть ли огонь нечто (существующее) само в себе, а равно и все те вещи суть ли действительно — существующие каждая сама в себе, о которых мы всегда выражаемся в таком смысле (то есть, существуют ли па самом деле независимо от вещей идеи их), или же напротив действительность принадлежит только тем вещам, которые мы видим, которые вообще ощущаем посредством своего тела, другого же ничего кроме их нигде не существует, и мы, звачит, без всякого смысла говорим, что для каждой из вих есть еще некий умопостигаемый вид (идея вещи), так как этот вид есть не более, как одно пустое слово? — Не приходится нам нн оставить этот пункт без всякого обсуждения и исследовавия и лишь (категорически) утверждать, что дело обстоит "так-то“, ни к беседе и без того длинной прибавлять еще излишнее удлинение; поэтому, наиболее кстати было бы в настоящем разе такое решение, каторое при краткости (выражения) оказалось бы довлеющим (по своей внутренней силе). Итак, что ка*
линг — "натуру44 иди "первооснову", Гартман — "темную волю'), забывая, что неразумное, слепое, каково бн оно ни было, точно также не способно само собою превратиться в разум, как и материя — чистая потенция — в действительность. Бесспорно, что у Платона есть много мест (даже в Тимэе напр. р. 30 А.), которые могут давать повод к такому ложному представлению. Это те места, где оц дает не свое собственное философское понятие о материи, а повторяет то готовое представление о ней, которое всем было из· вестно из древней священной мифологической оеогонии, именно когда говорит о материи, как о хаосе. Но дело критики в том и состоит, чтоб уметь отличить, что говорится в собственном, и что в несобственном смысле, что говорится во имя разума и частой философии, и что, из благоразумной осторожности — во имя веры и освященного древностью народного предания. В сочинениях своих Платон не мало уделяет места и для мифологии с её богами, и однакож несомненно, что его философия не имеет ничего общего с политеистическими началами мифологии, так как она всеми своими положениями приводит в монотеизму.
