является та часть ея, которая воспламеняется, водою — та, которая становится жидкою; точно также землею и Некорректный вызов шаблона→возду-
Платоновой философіи Астъ (Platon’s Leben and Schriften стр. 363 примѣч.) между прочимъ говоритъ: "если дѣйствительное, видимое бытіе есть всегда опредѣленное и обособленное, то тому всеобщему, которое служитъ основою для отдѣльныхъ вещей, можетъ принадлежать только общая возможность бытія, или объективности, но не само бытіе дѣйствительное, объективное. Платонъ не представлялъ, да и не могъ представлять матерію какъ нѣчто субстанціальное и реальное; матерія для него напротивъ есть нѣчто такоэ, что мы мнимъ только видѣіь и осязать, но чего на самомъ дѣлѣ не видимъ и не осязаемъ и что мы постулируемъ путемъ нѣкоего ложнаго умозаключенія, въ которомъ наше субъективное превращается въ объективное. Именно, поелику мы не можемъ мыслить никакой изъ отдѣльныхъ вещей безъ идеи бытія вообще, то мы обыкновенно подкладываемъ подъ отдѣльныя измѣненныя явленія нѣкій неизмѣнный субстратъ и прилагая, вь своей мысли къ отдѣльнымъ формамъ и момеатамъ бытія всеобщее какъ субстанцію, мы такимъ образомъ эту, нашею же мыслію полагаемую сущность принимаемъ за реальную, внѣ насъ находящуюся матерію. Точно также и пространство или мѣсто, въ которомъ все находится и происходитъ, есть не что иное, какъ напіимъ же мышленіемъ полагаемая форма внѣшняго, пространственнаго бытія или чистой объективности, а вовсе не нѣчто реальное, внѣ насъ находящееся. Матерія и пространство вмѣстѣ суть то всеобщее, неопредѣленное или чисто потенціальное (τό άσώματον, άπειρον, άποιον, μη όν), которое лежитъ (идеально) въ основѣ всѣхъ отдѣльныхъ вещей, обнимаетъ ихъ и содержитъ въ себѣ (τό πανδεχές)“. Подобное этому представленіе Платоновой матеріи можно встрѣтить и у многихъ другихъ нѣмецкихъ толкователей Платона (у Риттера, Теннемана, Шталлбаума и др.). Все это мы сочли нужнымъ поста* вить на видъ для того, чтобъ показать, какъ поспѣшно и поверхностно то представленіе, которое въ Платоновой матеріи видитъ какой-то реальный вещественный объектъ, притомъ предвѣчный и самосущій, который въ рукахъ Бога-Димі-урга служилъ готовымъ матеріаломъ мірообразованія. Такъ представлять дѣло — значитъ ставить геніальнѣйшаго древняго идеалиста чуть не на одну доску съ новыми матеріалистами, для которыхъ матерія есть нѣчто самое реальное, самое достовѣрное и на столько полное-всесодержащее, что все остальное само собою изъ него слѣдуетъ, между тѣмъ какъ для Платона матерія была тѣмъ, чѣмъ и есть она по своему понятію — нѣчто совершенно темное, лишенное всякаго свойства, всякой опредѣленности, нѣчто поэтому скорѣе не-сущее, чѣмъ сущее, нѣчто чисто-потенціальное, могущее получать опредѣленность, а вмѣстѣ съ нею и реальность не иначе, какъ отъинуду, именно отъ высшаго самосущаго разумнаго начала — Бога. И этимъ своимъ воззрѣніемъ Платонъ возвышается не только надъ чистыми матеріалистами, но и надъ тѣми изъ идеалистовъ, которые хотя и признаютъ разумъ принципомъ мірообразованія, но вмѣстѣ съ тѣмъ подставляютъ подъ этотъ разумъ, какъ его основу, нѣчто совсѣмъ неразумное (напр. Шел-
является та часть её, которая воспламеняется, водою — та, которая становится жидкою; точно также землею и Некорректный вызов шаблона→возду-
Платоновой философии Аст (Platon’s Leben and Schriften стр. 363 примеч.) между прочим говорит: "если действительное, видимое бытие есть всегда определенное и обособленное, то тому всеобщему, которое служит основою для отдельных вещей, может принадлежать только общая возможность бытия, или объективности, но не само бытие действительное, объективное. Платон не представлял, да и не мог представлять материю как нечто субстанциальное и реальное; материя для него напротив есть нечто такоэ, что мы мним только видеиь и осязать, но чего на самом деле не видим и не осязаем и что мы постулируем путем некоего ложного умозаключения, в котором наше субъективное превращается в объективное. Именно, поелику мы не можем мыслить никакой из отдельных вещей без идеи бытия вообще, то мы обыкновенно подкладываем под отдельные измененные явления некий неизменный субстрат и прилагая, вь своей мысли к отдельным формам и момеатам бытия всеобщее как субстанцию, мы таким образом эту, нашею же мыслью полагаемую сущность принимаем за реальную, вне нас находящуюся материю. Точно также и пространство или место, в котором всё находится и происходит, есть не что иное, как напиим же мышлением полагаемая форма внешнего, пространственного бытия или чистой объективности, а вовсе не нечто реальное, вне нас находящееся. Материя и пространство вместе суть то всеобщее, неопределенное или чисто потенциальное (τό άσώματον, άπειρον, άποιον, μη όν), которое лежит (идеально) в основе всех отдельных вещей, обнимает их и содержит в себе (τό πανδεχές)“. Подобное этому представление Платоновой материи можно встретить и у многих других немецких толкователей Платона (у Риттера, Теннемана, Шталлбаума и др.). Всё это мы сочли нужным поста* вить на вид для того, чтоб показать, как поспешно и поверхностно то представление, которое в Платоновой материи видит какой-то реальный вещественный объект, притом предвечный и самосущий, который в руках Бога-Дими-урга служил готовым материалом мирообразования. Так представлять дело — значит ставить гениальнейшего древнего идеалиста чуть не на одну доску с новыми материалистами, для которых материя есть нечто самое реальное, самое достоверное и на столько полное-всесодержащее, что всё остальное само собою из него следует, между тем как для Платона материя была тем, чем и есть она по своему понятию — нечто совершенно темное, лишенное всякого свойства, всякой определенности, нечто поэтому скорее не-сущее, чем сущее, нечто чисто-потенциальное, могущее получать определенность, а вместе с нею и реальность не иначе, как отынуду, именно от высшего самосущего разумного начала — Бога. И этим своим воззрением Платон возвышается не только над чистыми материалистами, но и над теми из идеалистов, которые хотя и признают разум принципом мирообразования, но вместе с тем подставляют под этот разум, как его основу, нечто совсем неразумное (напр. Шел-
