больной — "невѣжда", потому что ему кажется одно, а здоровый — "мудръ", потому что ему кажется другое. Задача въ томъ, 'чтобы подѣйствовать по направленію къ одному изъ этихъ состояній, а состояніе здороваго — лучше. Такъ и въ воспитаніи нужно подѣйствовать по направленію отъ худшаго состоянія къ лучшему; дѣйствовать же приходится — врачу лѣкарствами, а софисту — разсужденіями. Дѣло не въ томъ, что въ одномъ состояніи я "рѣшаю" ложно, и что на меня приходится дѣйствовать такъ, чтобы я "рѣшалъ" правильно. Нельзя "рѣшать" того, чего для меня нѣтъ, что для меня не существуетъ; нельзя рѣшать что-нибудь вопреки моему ощущенію; послѣднее, т. е. ощущеніе, есть всегда правильное. По моему дурное состояніе души заставляетъ "рѣшать" то, что вполнѣ соотвѣтствуетъ этому состоянію, а хорошее состояніе ея заставляетъ рѣшать другое. Это - то другое неопытные люди называютъ правильностью; я же одно называю лучгие другого, но не большею правильностью въ сравненіи съ другимъ. И не "головастиковъ", почтеннѣйшій Сократъ, я вижу въ мудрецахъ; по вопросамъ о тѣлѣ это — врачи, а по вопросамъ о растеніяхъ — земледѣльцы и т. д. Я утверждаю, что и земледѣльцы, когда растенія болѣютъ, вмѣсто дурныхъ ощущеній прививаютъ имъ хорошія, точь-въ-точь какъ мудрые и хорошіе ораторы доводятъ опять общины до того, что онѣ справедливое видятъ въ хорошемъ, а не въ дурномъ. Вѣдь въ самомъ дѣлѣ, въ чемъ та или другая община видитъ справедливое и прекрасное, то для нея и "существуетъ" такимъ все время, пока она этого держится; задача же мудреца заключается въ томъ, чтобы справедливымъ и прекраснымъ казалось общинѣ и "существовало" для нея не дурное, а хорошее. Точно также и софистъ, если именно такъ поведетъ своихъ воспитанниковъ, будетъ мудрецомъ и весьма цѣннымъ человѣкомъ для воспитываемыхъ. Такимъ образомъ приходится признать, съ одной стороны, что есть люди — одни мудрѣе другихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и, съ другой стороны, что "ложно" не "рѣшаетъ" никто; послѣднее положеніе не противорѣчитъ первому, и ты волей-не
больной — "невежда", потому что ему кажется одно, а здоровый — "мудр", потому что ему кажется другое. Задача в том, 'чтобы подействовать по направлению к одному из этих состояний, а состояние здорового — лучше. Так и в воспитании нужно подействовать по направлению от худшего состояния к лучшему; действовать же приходится — врачу лекарствами, а софисту — рассуждениями. Дело не в том, что в одном состоянии я "решаю" ложно, и что на меня приходится действовать так, чтобы я "решал" правильно. Нельзя "решать" того, чего для меня нет, что для меня не существует; нельзя решать что-нибудь вопреки моему ощущению; последнее, т. е. ощущение, есть всегда правильное. По моему дурное состояние души заставляет "решать" то, что вполне соответствует этому состоянию, а хорошее состояние её заставляет решать другое. Это - то другое неопытные люди называют правильностью; я же одно называю лучгие другого, но не большею правильностью в сравнении с другим. И не "головастиков", почтеннейший Сократ, я вижу в мудрецах; по вопросам о теле это — врачи, а по вопросам о растениях — земледельцы и т. д. Я утверждаю, что и земледельцы, когда растения болеют, вместо дурных ощущений прививают им хорошие, точь-в-точь как мудрые и хорошие ораторы доводят опять общины до того, что они справедливое видят в хорошем, а не в дурном. Ведь в самом деле, в чём та или другая община видит справедливое и прекрасное, то для неё и "существует" таким всё время, пока она этого держится; задача же мудреца заключается в том, чтобы справедливым и прекрасным казалось общине и "существовало" для неё не дурное, а хорошее. Точно также и софист, если именно так поведет своих воспитанников, будет мудрецом и весьма ценным человеком для воспитываемых. Таким образом приходится признать, с одной стороны, что есть люди — одни мудрее других, но вместе с тем и, с другой стороны, что "ложно" не "решает" никто; последнее положение не противоречит первому, и ты волей-не
