бѣлымъ цвѣтомъ, не есть что-нибудь особо существующее ни въ глазахъ, ни внѣ глазъ, и мѣста этому не отведешь. Если бы этому можно было отвести мѣсто, то оно будетъ нѣчто отдѣльно существующее, прочное, и не будетъ "дѣлаться."
— Какъ же такъ?
"Пойдемъ дальше за тѣми, которые говорятъ, что нѣтъ ничего одного, опредѣленнаго, самого по себѣ. Согласно ихъ ученію, черный, бѣлый и всякій другой цвѣтъ окажется "дѣлающимся" при приноровленіи глаза къ тому, что, съ своей стороны, движется но направленію къ глазу. Такъ, тотъ цвѣтъ, о которомъ мы говоримъ, что онъ есть, не будетъ ни то, что приноравливается (т. е, глазъ), ни то, къ чему глазъ приноравливается, а будетъ что-то "дѣлающееся" среди этихъ двухъ факторовъ, и притомъ — для одного, приноравливающаго свой глазъ, такое, а для другого — иное. Или ты рѣшишься утверждать, что какимъ тебѣ показался цвѣтъ, такимъ онъ покажется и собакѣ или какому-нибудь другому животному?"
— Не рѣшусь.
"А дальше: человѣку, — но только другому кому-нибудь помимо тебя, — покажется ли этотъ цвѣтъ такимъ же, какимъ — тебѣ? Будешь ли ты настаивать на этомъ, или же скорѣе на томъ, что даже тебѣ самому онъ не покажется всегда одинаковымъ, такъ какъ ты самъ не всегда одинъ и тотъ же?"
— Да, я скорѣе согласенъ съ послѣднимъ, чѣмъ съ первымъ.
"А вѣдь, если бы бѣлое, великое или горячее было само то, къ чему мы приноравливаемся глазомъ или чего мы касаемся, то оно могло бы "дѣлаться" инымъ при прикосновеніи къ нему кого-нибудь другого только въ томъ случаѣ, если бы оно измѣнилось само въ себѣ. Точно также съ другой стороны, если бы бѣлое, великое или горячее было само приноравливающееся (т. е. глазъ, напр.) и само касающееся, оно могло бы "дѣлаться" инымъ при приближеніи къ нему чего-нибудь другого или при какихъ-нибудь перемѣнахъ въ этомъ "другомъ" только въ томъ случаѣ, если бы оно само подверглось перемѣнѣ. Хотя... странную, любезнѣйшій, и смѣш
белым цветом, не есть что-нибудь особо существующее ни в глазах, ни вне глаз, и места этому не отведешь. Если бы этому можно было отвести место, то оно будет нечто отдельно существующее, прочное, и не будет "делаться."
— Как же так?
"Пойдем дальше за теми, которые говорят, что нет ничего одного, определенного, самого по себе. Согласно их учению, черный, белый и всякий другой цвет окажется "делающимся" при приноровлении глаза к тому, что, с своей стороны, движется но направлению к глазу. Так, тот цвет, о котором мы говорим, что он есть, не будет ни то, что приноравливается (т. е, глаз), ни то, к чему глаз приноравливается, а будет что-то "делающееся" среди этих двух факторов, и притом — для одного, приноравливающего свой глаз, такое, а для другого — иное. Или ты решишься утверждать, что каким тебе показался цвет, таким он покажется и собаке или какому-нибудь другому животному?"
— Не решусь.
"А дальше: человеку, — но только другому кому-нибудь помимо тебя, — покажется ли этот цвет таким же, каким — тебе? Будешь ли ты настаивать на этом, или же скорее на том, что даже тебе самому он не покажется всегда одинаковым, так как ты сам не всегда один и тот же?"
— Да, я скорее согласен с последним, чем с первым.
"А ведь, если бы белое, великое или горячее было само то, к чему мы приноравливаемся глазом или чего мы касаемся, то оно могло бы "делаться" иным при прикосновении к нему кого-нибудь другого только в том случае, если бы оно изменилось само в себе. Точно также с другой стороны, если бы белое, великое или горячее было само приноравливающееся (т. е. глаз, напр.) и само касающееся, оно могло бы "делаться" иным при приближении к нему чего-нибудь другого или при каких-нибудь переменах в этом "другом" только в том случае, если бы оно само подверглось перемене. Хотя... странную, любезнейший, и смеш
