прочесть письмо. У ней отъ волненія сдѣлался припадокъ одышки, которой она была подвержена. Когда она успокоилась, она прочла слѣдующее французское письмо.
«Madame lа Comtesse! — Христіанскія чувства, которыя наполняютъ ваше сердце, даютъ мнѣ, я чувствую, непростительную смѣлость писать вамъ. Я несчастна отъ разлуки съ сыномъ. Я умоляю о позволеніи видѣть его одинъ разъ предъ моимъ отъѣздомъ. Простите меня, что я напоминаю вамъ о себѣ. Я обращаюсь къ вамъ, а не къ Алексѣю Александровичу только потому, что не хочу заставить страдать этого великодушнаго человѣка воспоминаніемъ о себѣ. Зная вашу дружбу къ нему, вы поймете меня. Пришлете ли вы Сережу ко мнѣ, или мнѣ пріѣхать въ домъ въ извѣстный назначенный часъ, или вы мнѣ дадите знать, когда и гдѣ я могу его видѣть внѣ дома? Я не предполагаю отказа, зная великодушіе того, отъ кого это зависитъ. Вы не можете себѣ представить ту жажду его видѣть, которую я испытываю, и потому не можете представить ту благодарность, которую во мнѣ возбудитъ ваша помощь».
Все въ этомъ письмѣ раздражило графиню Лидію Ивановну: и содержаніе, и намекъ на великодушіе, и въ особенности развязный, какъ ей показалось, тонъ.
— Скажи, что отвѣта не будетъ, — сказала графиня Лидія Ивановна, и тотчасъ, открывъ бюваръ, написала Алексѣю Александровичу, что надѣется видѣть его въ первомъ часу на поздравленіи во дворцѣ.
«Мнѣ нужно переговорить съ вами о важномъ и грустномъ дѣлѣ. Тамъ мы условимся, гдѣ. Лучше всего у меня, гдѣ я велю приготовить вашъ чай. Необходимо. Онъ налагаетъ крестъ, но Онъ даетъ и силы», прибавила она, чтобы хоть немного приготовить его.
