чего онъ самъ не видалъ въ своей картинѣ. И часто въ сужденіяхъ зрителей, ему казалось, онъ находилъ это.
Онъ подходилъ быстрымъ шагомъ къ двери своей студіи, и несмотря на его волненіе, мягкое освѣщеніе фигуры Анны, стоявшей въ тѣни подъѣзда и слушавшей горячо говорившаго ей что-то Голенищева и въ тоже время очевидно желавшей оглядѣть подходящаго художника, поразило его. Онъ и самъ не замѣтилъ, какъ онъ, подходя къ нимъ, схватилъ и проглотилъ это впечатлѣніе, также какъ и подбородокъ купца, продававшаго сигары, и спряталъ его куда-то, откуда онъ вынетъ его, когда понадобится. Посѣтители, разочарованные уже впередъ разсказомъ Голенищева о художникѣ, еще болѣе разочаровались его внѣшностью. Средняго роста, плотный, съ вертлявою походкой, Михайловъ, въ своей коричневой шляпѣ, оливковомъ пальто и узкихъ панталонахъ, тогда-какъ уже давно носили широкіе, въ особенности обыкновенностью своего широкаго лица и соединеніемъ выраженія робости и желанія соблюсти свое достоинство, произвелъ непріятное впечатлѣніе.
— Прошу покорно, — сказалъ онъ, стараясь имѣть равнодушный видъ, и, войдя въ сѣни, досталъ ключъ изъ кармана и отперъ дверь.
Войдя въ студію, художникъ Михайловъ еще разъ оглянулъ гостей и отмѣтилъ въ своемъ воображеніи еще выраженіе лица Вронскаго, въ особенности его скулъ. Несмотря на то, что его художественное чувство не переставая работало, собирая себѣ матеріалъ, несмотря на то, что онъ чувствовалъ все большее и большее волненіе отъ того, что приближалась минута сужденій о его работѣ, онъ быстро
