— Знаете что̀, — сказала Анна, уже давно осторожно переглядывавшаяся съ Вронскимъ и знавшая, что Вронскаго не интересовало образованіе этого художника, а занимала только мысль помочь ему и заказать ему портретъ. — Знаете что̀? — рѣшительно перебила она разговорившагося Голенищева. — Поѣдемте къ нему!
Голенищевъ опомнился и охотно согласился. Но такъ-какъ художникъ жилъ въ дальнемъ кварталѣ, то рѣшили взять коляску.
Черезъ часъ Анна рядомъ съ Голенищевымъ и съ Вронскимъ на переднемъ мѣстѣ коляски подъѣхали къ новому некрасивому дому въ дальнемъ кварталѣ. Узнавъ отъ вышедшей къ нимъ жены дворника, что Михайловъ пускаетъ въ свою студію, но что онъ теперь у себя на квартирѣ въ двухъ шагахъ, они послали ее къ нему съ своими карточками, прося позволенія видѣть его картины.
Художникъ Михайловъ, какъ и всегда, былъ за работой, когда ему принесли карточки графа Вронскаго и Голенищева. Утро онъ работалъ въ студіи надъ большою картиной. Придя къ себѣ, онъ разсердился на жену за то, что она не умѣла обойтись съ хозяйкой, требовавшею денегъ.
— Двадцать разъ тебѣ говорилъ, не входи въ объясненія. Ты и такъ дура, а начнешь по-италіянски объясняться, то выйдешь тройная дура, — сказалъ онъ ей послѣ долгаго спора.
— Такъ ты не запускай, я не виновата. Еслибъ у меня были деньги.....
— Оставь меня въ покоѣ, ради Бога! — вскрикнулъ со слезами въ голосѣ Михайловъ, и, заткнувъ уши, ушелъ въ
