— Ты съ ума сошелъ! — вскрикнула она, покраснѣвъ отъ досады. Но лицо его было такъ жалко, что она удержала свою досаду, и, сбросивъ платья съ кресла, пересѣла ближе къ нему. — Что̀ ты думаешь? скажи все.
— Я думаю, что ты не можешь любить меня. За что̀ ты можешь любить меня?
— Боже мой! что̀ же я могу?.... — сказала она и заплакала.
— Ахъ! что̀ я сдѣлалъ? — вскрикнулъ онъ и, ставъ предъ ней на колѣни, сталъ цѣловать ея руки.
Когда княгиня черезъ пять минуть вошла въ комнату, она нашла ихъ уже совершенно помирившимися. Кити не только увѣрила его, что она его любитъ, но даже, — отвѣчая на его вопросъ: за что̀ она любитъ его, — объяснила ему, за что̀. Она сказала ему, что она любитъ его за то, что она понимаетъ его всего, за то, что она знаетъ, что̀ онъ долженъ любить, и что все, что̀ онъ любитъ, все хорошо. И это показалось ему вполнѣ ясно. Когда княгиня вошла къ нимъ, они рядомъ сидѣли на сундукѣ, разбирали платья и спорили о томъ, что Кити хотѣла отдать Дуняшѣ то коричневое платье, въ которомъ она была, когда Левинъ ей сдѣлалъ предложеніе, а онъ настаивалъ, чтобъ это платье никому не отдавать, а дать Дуняшѣ голубое.
— Какъ ты не понимаешь? Она брюнетка, и не будетъ идти..... У меня это все разсчитано.
Узнавъ, зачѣмъ онъ пріѣзжалъ, княгиня полушуточно-полусеріозно разсердилась и услала его домой одѣваться и не мѣшать Кити причесываться, такъ-какъ Шарль сейчасъ пріѣдетъ.
— Она и такъ ничего не ѣстъ всѣ эти дни и подурнѣла, а ты еще ее разстраиваешь своими глупостями, — сказала она ему. — Убирайся, убирайся, любезный.
