чтобъ хоть одна сотая его мечтаній сбылась. И это ужъ будетъ такое счастье, какого не бывало на землѣ!
Вскорѣ послѣ обѣда гости уѣхали, чтобъ успѣть переодѣться къ свадьбѣ.
Оставшись одинъ и вспоминая разговоры этихъ холостяковъ, Левинъ еще разъ спросилъ себя: есть ли у него въ душѣ это чувство сожалѣнія о своей свободѣ, о которомъ они говорили? Онъ улыбнулся при этомъ вопросѣ. «Свобода? Зачѣмъ свобода? Счастіе только въ томъ, чтобы любить, и желать, думать ея желаніями, ея мыслями, то-есть никакой свободы, — вотъ это счастье!»
«Но знаю ли я ея мысли, ея желанія, ея чувства?» вдругъ шепнулъ ему какой-то голосъ. Улыбка исчезла съ его лица, и онъ задумался. И вдругъ на него нашло странное чувство. На него нашелъ страхъ и сомнѣніе, — сомнѣніе во всемъ.
«Что̀, какъ она не любитъ меня? Что̀, какъ она выходитъ за меня только для того, чтобы выйти замужъ? Что̀, если она сама не знаетъ того, что̀ дѣлаетъ?» спрашивалъ онъ себя. «Она можетъ опомниться, и только, выйдя замужъ, пойметъ, что не любитъ и не могла любить меня». И странныя, самыя дурныя мысли о ней стали приходить ему. Онъ ревновалъ ее къ Вронскому, какъ годъ тому назадъ, какъ-будто этотъ вечеръ, когда онъ видѣлъ ее съ Вронскимъ, былъ вчера. Онъ подозрѣвалъ, что она не все сказала ему.
Онъ быстро вскочилъ. «Нѣтъ, это такъ нельзя!» сказалъ онъ себѣ съ отчаяніемъ. «Пойду къ ней, спрошу, скажу послѣдній разъ: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Все лучше, чѣмъ вѣчное несчастіе, позоръ, невѣрность!!» Съ отчаяніемъ въ сердцѣ и со злобой на всѣхъ людей, на себя, на нее, онъ вышелъ изъ гостиницы и поѣхалъ къ ней.
Онъ засталъ ее въ заднихъ комнатахъ. Она сидѣла на
