Обращаемся теперь къ душѣ міра.
Прежде всего представляется вопросъ, какъ возникло это ученіе о душѣ міра. — Первыхъ его зачатковъ слѣдуетъ, по видимому, искать у іонійскихъ философовъ. Всѣ свои сужденія о мірѣ философы эти основывали на аналогіи, сравнивая міръ съ человѣческимъ тѣломъ: не удивительно поэтому, что, полагая начало вещей въ матеріи тѣлъ, они этой матеріи приписывали и нѣчто душевное. Такъ, Ѳалесъ милетскій, первый философъ, задавшійся такого рода вопросами, назвавъ началомъ вещей воду, приписывалъ этому началу нѣкоторую божественную силу дѣятельности, или все проникающую душу. Иначе по крайней мѣрѣ трудно примирить показанія Аристотеля и Августина (De civit. Dei, VII, 2), по которымъ Ѳалесъ не далъ въ строеніи міра никакого участія божественному уму, съ тѣмъ, что говоритъ объ ученіи его Цицеронъ (De nat. deor. I, 10): по свидѣтельству Цицерона, Ѳалесъ принималъ воду за начало всѣхъ вещей, а Бога — за тотъ умъ, который изъ воды устроилъ все существующее (по вопросу о разногласіи этихъ мнѣній см. Бруккера Hist. philos. t. I, p. 468; Мейнерса Hist. de vero Deo, p. II, sect. 1, in.; Тидемана Geist d. spec. Philos. V, I, p. 41 sqq.; Теннемана Hist. philos. t. I, p. 60, и др). Хотя милетскій философъ не поставлялъ надъ природою вещей божественнаго существа, особаго и отдѣльнаго отъ нея, какъ свидѣтельствуютъ Августинъ и за нимъ Лактанцій (Institut. divin. I, 5) и Минуцій Феликсъ (с. 19), однако допускалъ, кажется, нѣкоторую божественную силу, какъ производительницу движенія и всѣхъ перемѣнъ въ природѣ. Въ пользу этого мнѣнія можно привести много доказательствъ. Такъ, вопервыхъ, Стобей (Eclogg. physic. I, 1) утверждаетъ, что Ѳалесъ предполагалъ какую-то разлитую въ водѣ божественную силу, которою та приводится въ движеніе. Затѣмъ, Аристотель (De anima I, 2), упоминая о Ѳалесѣ, говоритъ, что онъ признавалъ душу и въ магнитѣ, обнаруживающуюся притяженіемъ желѣза.
Обращаемся теперь к душе мира.
Прежде всего представляется вопрос, как возникло это учение о душе мира. — Первых его зачатков следует, по-видимому, искать у ионийских философов. Все свои суждения о мире философы эти основывали на аналогии, сравнивая мир с человеческим телом: не удивительно поэтому, что, полагая начало вещей в материи тел, они этой материи приписывали и нечто душевное. Так, Фалес милетский, первый философ, задавшийся такого рода вопросами, назвав началом вещей воду, приписывал этому началу некоторую божественную силу деятельности, или всё проникающую душу. Иначе по крайней мере трудно примирить показания Аристотеля и Августина (De civit. Dei, VII, 2), по которым Фалес не дал в строении мира никакого участия божественному уму, с тем, что говорит об учении его Цицерон (De nat. deor. I, 10): по свидетельству Цицерона, Фалес принимал воду за начало всех вещей, а Бога — за тот ум, который из воды устроил всё существующее (по вопросу о разногласии этих мнений см. Бруккера Hist. philos. t. I, p. 468; Мейнерса Hist. de vero Deo, p. II, sect. 1, in.; Тидемана Geist d. spec. Philos. V, I, p. 41 sqq.; Теннемана Hist. philos. t. I, p. 60, и др). Хотя милетский философ не поставлял над природою вещей божественного существа, особого и отдельного от неё, как свидетельствуют Августин и за ним Лактанций (Institut. divin. I, 5) и Минуций Феликс (с. 19), однако допускал, кажется, некоторую божественную силу, как производительницу движения и всех перемен в природе. В пользу этого мнения можно привести много доказательств. Так, во-первых, Стобей (Eclogg. physic. I, 1) утверждает, что Фалес предполагал какую-то разлитую в воде божественную силу, которою та приводится в движение. Затем, Аристотель (De anima I, 2), упоминая о Фалесе, говорит, что он признавал душу и в магните, обнаруживающуюся притяжением железа.
