Моргенштернъ (Commentt. de Plat. Rep. p. 154), Рихтеръ (De ideis Plat. p. 78 sqq.), Теннеманъ (Histor. philos. t. II, p. 282 sqq.), Шлейермахеръ (Introd. ad Phileb. II, 3, p. 134), Генрихъ Риттеръ (Histor. philos. t. II, p. 282 sqq.). Мы уже имѣли случай упомянуть объ этомъ мнѣніи и указывали на его несостоятельность («Государство» p. 505, примѣч.) Въ самомъ дѣлѣ, возможно ли предполагать, чтобы Бога философъ превратилъ въ идею, если самыя идеи производитъ онъ изъ божественнаго ума и представляетъ Бога не только раждающимъ ихъ, но и постоянно созерцающимъ? Изъ положеній Платона нельзя, напротивъ, не заключить, что онъ рѣшительно отдѣляетъ Бога какъ отъ прочихъ идей, такъ и отъ идеи блага. Въ самомъ Богѣ, какъ существѣ совершеннѣйшемъ, намъ необходимо представляется видъ высочайшаго и абсолютнаго совершенства. По отношенію къ идеѣ блага, самъ онъ является какъ бы совершеннымъ ея образцомъ. И вотъ почему Богу приписывается благость: приписывается, понятно, не въ томъ смыслѣ, чтобы онъ самъ былъ идея блага, а въ томъ, что идея блага, исшедшая изъ божественнаго ума, отъ него именно получила свое абсолютное совершенство. Мы не можемъ поэтому согласиться и съ мнѣніемъ, будто бы Бога, по подлинному ученію Платона, слѣдуетъ представлять благимъ только черезъ благость, или чрезъ причастіе идеи блага. Такого рода причастіе идеямъ совершенно понятно въ вещахъ рожденныхъ, но для самого Бога допущено быть не можетъ. Принявъ это положеніе, мы погрѣшили бы не меньше платониковъ, которые божественное существо обратили въ идею. Послѣ всего сказаннаго, намъ уже ясно, какъ слѣдуетъ понимать мысль, что Богъ сотворилъ міръ, побуждаемый къ тому своею благостію. Онъ желалъ именно создать нѣкоторое подобіе собственнаго своего совершенства, — и вотъ, взирая на находившійся въ немъ образъ высочайшей благости, произвелъ этотъ міръ.
Моргенштерн (Commentt. de Plat. Rep. p. 154), Рихтер (De ideis Plat. p. 78 sqq.), Теннеман (Histor. philos. t. II, p. 282 sqq.), Шлейермахер (Introd. ad Phileb. II, 3, p. 134), Генрих Риттер (Histor. philos. t. II, p. 282 sqq.). Мы уже имели случай упомянуть об этом мнении и указывали на его несостоятельность («Государство» p. 505, примеч.) В самом деле, возможно ли предполагать, чтобы Бога философ превратил в идею, если самые идеи производит он из божественного ума и представляет Бога не только рождающим их, но и постоянно созерцающим? Из положений Платона нельзя, напротив, не заключить, что он решительно отделяет Бога как от прочих идей, так и от идеи блага. В самом Боге, как существе совершеннейшем, нам необходимо представляется вид высочайшего и абсолютного совершенства. По отношению к идее блага, сам он является как бы совершенным её образцом. И вот почему Богу приписывается благость: приписывается, понятно, не в том смысле, чтобы он сам был идея блага, а в том, что идея блага, исшедшая из божественного ума, от него именно получила свое абсолютное совершенство. Мы не можем поэтому согласиться и с мнением, будто бы Бога, по подлинному учению Платона, следует представлять благим только через благость, или чрез причастие идеи блага. Такого рода причастие идеям совершенно понятно в вещах рожденных, но для самого Бога допущено быть не может. Приняв это положение, мы погрешили бы не меньше платоников, которые божественное существо обратили в идею. После всего сказанного, нам уже ясно, как следует понимать мысль, что Бог сотворил мир, побуждаемый к тому своею благостию. Он желал именно создать некоторое подобие собственного своего совершенства, — и вот, взирая на находившийся в нём образ высочайшей благости, произвел этот мир.
