разсматриваемаго вопроса, и затѣмъ разомъ полагаютъ конецъ рѣчи. Да и изъ того, что Сократъ, въ началѣ діалога защищавшій противъ Парменида ученіе объ идеяхъ, по окончаніи Парменидова разсужденія не произноситъ ни слова и сходитъ со сцены молча, никакъ нельзя заключить объ утратѣ послѣднихъ словъ разговора; ибо юноша-философъ слышалъ, какъ дѣльно и тонко разсуждалъ старикъ Парменидъ о тѣхъ самыхъ положеніяхъ, которыя самъ онъ напрасно пытался защищать. И вотъ, увидѣвши, сверхъ ожиданія, что то ученіе, котораго самъ объяснить не могъ, элейскимъ мудрецомъ раскрыто съ такимъ остроуміемъ и глубокомысліемъ, онъ, можно думать, пораженъ его изслѣдованіемъ, такъ что и не хвалитъ, и не возражаетъ, но, какъ бы оглушенный, погружается въ думы о немъ и молча выходитъ вмѣстѣ съ прочими. И такъ, по нашему мнѣнію, этотъ исходъ бесѣды вовсе не даетъ повода предполагать, что у нея былъ еще конецъ, который до насъ не дошелъ. — Перейдемъ теперь къ мнѣнію Зохера, который полагаетъ, что Парменидъ, равно какъ Софистъ и Политикъ, подложно навязаны Платону и недостойны этого философа. Въ настоящемъ случаѣ мы будемъ говорить только о Парменидѣ, — такъ какъ вопросъ о подлинности тѣхъ двухъ книгъ не имѣетъ тутъ настолько значенія, чтобы нельзя было защищать его особо. Зохеръ въ пользу своего мнѣнія представляетъ собственно два доказательства; ибо на третьемъ, которое указываетъ на сухость приступа, не сто̀итъ и останавливаться, — такъ оно слабо. Во первыхъ, то̀ уже, говоритъ онъ, что въ началѣ діалога идетъ разсужденіе, направленное противъ ученія объ идеяхъ, невольно наводитъ на подозрѣніе, что составителемъ этой книги былъ кто нибудь другой, а не Платонъ; ибо невѣроятно, чтобы самъ онъ сталъ такимъ образомъ нападать на собственное свое мнѣніе и потомъ ничего не высказалъ въ опроверженіе своихъ возраженій. Это сомнѣніе Зохера можно объяснить, кажется, только тѣмъ, что онъ нисколько не понялъ Парменида. Какъ видимъ, онъ
рассматриваемого вопроса, и затем разом полагают конец речи. Да и из того, что Сократ, в начале диалога защищавший против Парменида учение об идеях, по окончании Парменидова рассуждения не произносит ни слова и сходит со сцены молча, никак нельзя заключить об утрате последних слов разговора; ибо юноша-философ слышал, как дельно и тонко рассуждал старик Парменид о тех самых положениях, которые сам он напрасно пытался защищать. И вот, увидевши, сверх ожидания, что то учение, которого сам объяснить не мог, элейским мудрецом раскрыто с таким остроумием и глубокомыслием, он, можно думать, поражен его исследованием, так что и не хвалит, и не возражает, но, как бы оглушенный, погружается в думы о нём и молча выходит вместе с прочими. Итак, по нашему мнению, этот исход беседы вовсе не дает повода предполагать, что у неё был еще конец, который до нас не дошел. — Перейдем теперь к мнению Зохера, который полагает, что Парменид, равно как Софист и Политик, подложно навязаны Платону и недостойны этого философа. В настоящем случае мы будем говорить только о Пармениде, — так как вопрос о подлинности тех двух книг не имеет тут настолько значения, чтобы нельзя было защищать его особо. Зохер в пользу своего мнения представляет собственно два доказательства; ибо на третьем, которое указывает на сухость приступа, не сто̀ит и останавливаться, — так оно слабо. Во-первых, то̀ уже, говорит он, что в начале диалога идет рассуждение, направленное против учения об идеях, невольно наводит на подозрение, что составителем этой книги был кто-нибудь другой, а не Платон; ибо невероятно, чтобы сам он стал таким образом нападать на собственное свое мнение и потом ничего не высказал в опровержение своих возражений. Это сомнение Зохера можно объяснить, кажется, только тем, что он нисколько не понял Парменида. Как видим, он
