философы, стало быть, допускали πολλὰ εἶναι τὰ ὄντα, хотя ученіе каждаго изъ нихъ имѣло свои оттѣнки. Такъ, по Эмпедоклу и Анаксагору, основныя стихіи сперва находились въ состояніи смѣшенія; а по Левкиппу и Димокриту, онѣ имѣютъ бытіе раздѣльное и лишены въ своихъ недѣлимыхъ всякихъ опредѣленныхъ качествъ. Посему тѣ полагали, въ нѣкоторомъ смыслѣ, ἓν καὶ πολλά, а эти — только πολλά. Притомъ не безъ особыхъ также оттѣнковъ были и мнѣнія Анаксагора и Эмпедокла: первый въ смѣшанной массѣ матеріи видѣлъ безконечное множество оміомерій, а послѣдній находилъ въ ней только четыре стихіи.
Взгляду этихъ физиковъ діаметрально противна была идея элейцевъ. Послѣ того какъ іонійцы пытались причины и начала всѣхъ вещей открыть въ нѣкоторыхъ стихіяхъ тѣлъ, явились новыя попытки философіи — какъ бы инстинктивно предполагать и опредѣлять то, что̀ находится за чертою чувствопостигаемаго. Какъ возникло это стремленіе, ясно показываетъ самое свойство дѣла. Кто изслѣдываетъ начало вещей, отъ котораго все произошло, тотъ естественно приходитъ къ мысли о томъ, что̀ не подлежало бы никакимъ перемѣнамъ и заключало бы въ себѣ постоянное основаніе всякаго знанія; ибо всѣ очень легко чувствуютъ, что несостоятельное само для себя не можетъ быть причиною прочихъ вещей. Вещи же чувствопостигаемыя такъ измѣнчивы и непостоянны, что въ своемъ теченіи не останавливаются ни на минуту; и человѣческое чувство притомъ до того слабо, что тѣ же люди въ разныя времена, или различные въ то же гремя, воспринимаютъ извѣстный предметъ совсѣмъ не одинаково. Стало быть, нѣтъ ничего удивительнаго, если и самыя стихіи вещей, какъ матеріальныя, не свободны отъ такого непостоянства; и потому начала вещей надобно искать не въ матеріи, а за предѣлами чувствопостигаемаго. Разумѣется, впрочемъ, что стремленіе вступить въ эту область невещественности все-таки не могло бы возбуждаться и поддерживаться однимъ анализомъ вещества, если бы род-
философы, стало быть, допускали πολλὰ εἶναι τὰ ὄντα, хотя учение каждого из них имело свои оттенки. Так, по Эмпедоклу и Анаксагору, основные стихии сперва находились в состоянии смешения; а по Левкиппу и Димокриту, они имеют бытие раздельное и лишены в своих неделимых всяких определенных качеств. Посему те полагали, в некотором смысле, ἓν καὶ πολλά, а эти — только πολλά. Притом не без особых также оттенков были и мнения Анаксагора и Эмпедокла: первый в смешанной массе материи видел бесконечное множество омиомерий, а последний находил в ней только четыре стихии.
Взгляду этих физиков диаметрально противна была идея элейцев. После того как ионийцы пытались причины и начала всех вещей открыть в некоторых стихиях тел, явились новые попытки философии — как бы инстинктивно предполагать и определять то, что̀ находится за чертою чувствопостигаемого. Как возникло это стремление, ясно показывает самое свойство дела. Кто исследывает начало вещей, от которого всё произошло, тот естественно приходит к мысли о том, что̀ не подлежало бы никаким переменам и заключало бы в себе постоянное основание всякого знания; ибо все очень легко чувствуют, что несостоятельное само для себя не может быть причиною прочих вещей. Вещи же чувствопостигаемые так изменчивы и непостоянны, что в своем течении не останавливаются ни на минуту; и человеческое чувство притом до того слабо, что те же люди в разные времена, или различные в то же гремя, воспринимают известный предмет совсем не одинаково. Стало быть, нет ничего удивительного, если и самые стихии вещей, как материальные, не свободны от такого непостоянства; и потому начала вещей надобно искать не в материи, а за пределами чувствопостигаемого. Разумеется, впрочем, что стремление вступить в эту область невещественности всё-таки не могло бы возбуждаться и поддерживаться одним анализом вещества, если бы род-
