сообразны ни съ однимъ изъ тѣхъ признаковъ, которыми опредѣляется гармоническое сочетаніе жизненныхъ формъ, подводимыхъ подъ идею высшаго блага: въ нихъ нѣтъ ни истинности, ни соразмѣрности, ни красоты, которыми условливается жизнь счастливая. Платонъ τὸ ἄπειρον удовольствій настолько лишь допускалъ въ человѣческой жизни, насколько могло оно подчиняться полагаемымъ силою ума предѣламъ. И такой взглядъ на удовольствія не чистыя совершенно согласенъ съ характеромъ и направленіемъ всей философіи Платона.
Если же наше мнѣніе о значеніи Сократова молчанія на предложеніе Протарха и о причинѣ внезапнаго перерыва бесѣды, тогда какъ контекстъ требовалъ бы, по видимому, ея продолженія, должно быть признано справедливымъ; то, конечно, несправедлива будетъ догадка, будто Филебъ есть сочиненіе не конченное, или будто его окончаніе не дошло до насъ. Мы полагаемъ, что никакъ нельзя согласиться съ Астомъ, когда онъ, имѣя въ виду начало діалога, а еще больше конецъ его, утверждаетъ (De vita et scriptis Platonis p. 293 sq.), что Филебъ, въ ряду Платоновыхъ діалоговъ, есть только одна часть задуманнаго Платономъ большаго сочиненія, котораго другія части или не были написаны, или въ послѣдующія времена утратились, — хотя свое мнѣніе Астъ нѣсколько подкрѣпляетъ и тѣмъ, что въ одномъ мѣстѣ Филеба (p. 50 D) Сократъ говоритъ: «во всемъ этомъ я намѣренъ дать тебѣ отчетъ завтра». Мы полагаемъ, говорю, что это несправедливо; потому что изъ древности не дошло до насъ ни одного свидѣтельства, которымъ указывалось бы на какія нибудь Платоновы сочиненія, какъ на дополнительныя части Филеба. А приведенныя Астомъ слова Сократа значатъ вовсе не то, чего онъ хочетъ. Сказавъ, что о нѣкоторыхъ вещахъ будетъ данъ отчетъ завтра, философъ выразилъ этимъ только свое желаніе, при такомъ обиліи предметовъ, требующихъ изслѣдованія, избѣжать околичностей, непосредственно къ дѣлу
сообразны ни с одним из тех признаков, которыми определяется гармоническое сочетание жизненных форм, подводимых под идею высшего блага: в них нет ни истинности, ни соразмерности, ни красоты, которыми условливается жизнь счастливая. Платон τὸ ἄπειρον удовольствий настолько лишь допускал в человеческой жизни, насколько могло оно подчиняться полагаемым силою ума пределам. И такой взгляд на удовольствия не чистые совершенно согласен с характером и направлением всей философии Платона.
Если же наше мнение о значении Сократова молчания на предложение Протарха и о причине внезапного перерыва беседы, тогда как контекст требовал бы, по-видимому, её продолжения, должно быть признано справедливым; то, конечно, несправедлива будет догадка, будто Филеб есть сочинение не конченное, или будто его окончание не дошло до нас. Мы полагаем, что никак нельзя согласиться с Астом, когда он, имея в виду начало диалога, а еще больше конец его, утверждает (De vita et scriptis Platonis p. 293 sq.), что Филеб, в ряду Платоновых диалогов, есть только одна часть задуманного Платоном большего сочинения, которого другие части или не были написаны, или в последующие времена утратились, — хотя свое мнение Аст несколько подкрепляет и тем, что в одном месте Филеба (p. 50 D) Сократ говорит: «во всём этом я намерен дать тебе отчет завтра». Мы полагаем, говорю, что это несправедливо; потому что из древности не дошло до нас ни одного свидетельства, которым указывалось бы на какие-нибудь Платоновы сочинения, как на дополнительные части Филеба. А приведенные Астом слова Сократа значат вовсе не то, чего он хочет. Сказав, что о некоторых вещах будет дан отчет завтра, философ выразил этим только свое желание, при таком обилии предметов, требующих исследования, избежать околичностей, непосредственно к делу
