все направлено къ тому, чтобы освободить насъ отъ пустыхъ, безсодержательныхъ мнѣній и приготовить нашъ умъ къ познанію истины. Это самое искусство, по словамъ Платона въ Софистѣ (p. 231 A, B), и есть достояніе не софистовъ, а истиннаго философа. Но вотъ и другое обстоятельство, по нашему мнѣнію, еще болѣе важное. То самое, что требуется отъ дѣйствительнаго философа въ Софистѣ (p. 253 D sqq.), — чтобы, то есть, онъ старался пріобрѣсть полное и совершенное познаніе объ идеяхъ и изслѣдовать сродство ихъ и взаимное отношеніе, — олицетворенный Парменидъ такъ осуществилъ, что въ этомъ родѣ нельзя ни выдумать, ни вообразить что либо лучшее. Ученіе объ идеяхъ изложилъ онъ съ такою всесторонностію, что обратилъ вниманіе и на начало ихъ, и на природу, и на формы или отношенія, и на силу или дѣйственность, и на сродство или сближеніе, и на знаніе или науку; и все это людямъ, въ діалектикѣ опытнымъ, высказалъ съ удивительною ясностію. Съ этимъ предметомъ обращается онъ точно такимъ же образомъ, какъ элейскій иностранецъ, — въ томъ мѣстѣ, гдѣ шла рѣчь объ отношеніяхъ существующаго и не существующаго (p. 251 A — 260). Отсюда само собою разумѣется, какъ надобно заключать о связи Софиста и Парменида. Къ этому можно прибавить еще вотъ что. Платонъ въ Теэтетѣ (p. 183 E) и Софистѣ (p. 217 C) заставилъ Сократа разсказывать, что онъ нѣкогда, бывъ юношею, разговаривалъ съ Парменидомъ — старикомъ: не указываетъ ли это довольно ясно на то, что діалогъ, надписанный именемъ Парменида, съ означенными книгами имѣетъ очень тѣсную связь? — Впрочемъ тѣ сильно ошибаются, которые на основаніи этихъ мѣстъ заключаютъ, что Парменидъ написанъ прежде Теэтета и Софиста. Это представляется невѣроятнымъ, во первыхъ, при взглядѣ на общее содержаніе всѣхъ означенныхъ книгъ. Въ самомъ дѣлѣ, кто повѣритъ, чтобы Платонъ сперва изложилъ собственное ученіе объ идеяхъ, а потомъ приступилъ къ объясненію его разсужденіями сторонними, какія заключаются
всё направлено к тому, чтобы освободить нас от пустых, бессодержательных мнений и приготовить наш ум к познанию истины. Это самое искусство, по словам Платона в Софисте (p. 231 A, B), и есть достояние не софистов, а истинного философа. Но вот и другое обстоятельство, по нашему мнению, еще более важное. То самое, что требуется от действительного философа в Софисте (p. 253 D sqq.), — чтобы, то есть, он старался приобресть полное и совершенное познание об идеях и исследовать сродство их и взаимное отношение, — олицетворенный Парменид так осуществил, что в этом роде нельзя ни выдумать, ни вообразить что-либо лучшее. Учение об идеях изложил он с такою всесторонностью, что обратил внимание и на начало их, и на природу, и на формы или отношения, и на силу или действенность, и на сродство или сближение, и на знание или науку; и всё это людям, в диалектике опытным, высказал с удивительною ясностью. С этим предметом обращается он точно таким же образом, как элейский иностранец, — в том месте, где шла речь об отношениях существующего и не существующего (p. 251 A — 260). Отсюда само собою разумеется, как надобно заключать о связи Софиста и Парменида. К этому можно прибавить еще вот что. Платон в Теэтете (p. 183 E) и Софисте (p. 217 C) заставил Сократа рассказывать, что он некогда, быв юношею, разговаривал с Парменидом — стариком: не указывает ли это довольно ясно на то, что диалог, надписанный именем Парменида, с означенными книгами имеет очень тесную связь? — Впрочем те сильно ошибаются, которые на основании этих мест заключают, что Парменид написан прежде Теэтета и Софиста. Это представляется невероятным, во-первых, при взгляде на общее содержание всех означенных книг. В самом деле, кто поверит, чтобы Платон сперва изложил собственное учение об идеях, а потом приступил к объяснению его рассуждениями сторонними, какие заключаются
