упорнымъ защитникомъ догматовъ элейскихъ мыслителей, умѣвшихъ поддерживать свои мнѣнія во что бы то ни стало, съ помощью чисто внѣшнихъ діалектическихъ уловокъ; онъ представляется скорѣе очень умѣреннымъ и мягкимъ, и притомъ человѣкомъ, ревностно преданнымъ изслѣдованію истины. Тѣмъ не менѣе онъ остается и мегарцемъ и элейцемъ настолько, насколько придерживается употребительныхъ у нихъ пріемовъ и способовъ изслѣдованія. Такъ, въ той части книги, гдѣ изслѣдуется природа софиста, онъ набрасываетъ массу остроумныхъ, постоянно двойныхъ дѣленій, продолжая ихъ все далѣе, пока не доходитъ до понятія, въ которомъ долженъ содержаться софистъ; и въ этомъ онъ оказывается до того неутомимъ и изобрѣтателенъ, что нельзя не узнать въ немъ человѣка школы, который вполнѣ освоился съ выработанными ею внѣшними пріемами. Сколько можно догадываться, такіе пріемы изслѣдованія употребляли именно мегарцы, слѣдуя, быть можетъ, примѣру Зенона. Выходя изъ какого либо высшаго, общаго рода, они нисходили къ содержащимся подъ нимъ видамъ и продолжали идти такимъ образомъ до тѣхъ поръ, пока не находили понятія, соотвѣтствующаго искомому предмету. Они пользовались своею методою, отвергнувъ методу Сократову, какъ несовмѣстную съ ихъ ученіемъ, ибо отрицали возможность соединенія многихъ свойствъ въ одной и той же вещи: отсюда и Антисѳенъ у Аристотеля (Metaphys. V, 29; VIII, 3) отвергалъ, какъ видимъ, всякое употребленіе опредѣленія. Посему-то, при опредѣленіи, не соединяли они понятій, а скорѣе дѣлили ихъ, чтобы такимъ образомъ всякую идею привести въ состояніе отрѣшенное, безотносительное. Притомъ эта метода употребляема была ими, кажется, особенно при описаніи вещей чувствопостигаемыхъ, каковы, напримѣръ, упоминаемыя въ Софистѣ искусства. Такой способъ описывать понятія, выводимый изъ непрерывнаго ряда дѣленій, очень соотвѣтствуетъ пріемамъ элейцевъ и мегарцевъ въ развитіи изслѣдованій; ибо они такъ строятъ дока-
упорным защитником догматов элейских мыслителей, умевших поддерживать свои мнения во что бы то ни стало, с помощью чисто внешних диалектических уловок; он представляется скорее очень умеренным и мягким, и притом человеком, ревностно преданным исследованию истины. Тем не менее он остается и мегарцем и элейцем настолько, насколько придерживается употребительных у них приемов и способов исследования. Так, в той части книги, где исследуется природа софиста, он набрасывает массу остроумных, постоянно двойных делений, продолжая их всё далее, пока не доходит до понятия, в котором должен содержаться софист; и в этом он оказывается до того неутомим и изобретателен, что нельзя не узнать в нём человека школы, который вполне освоился с выработанными ею внешними приемами. Сколько можно догадываться, такие приемы исследования употребляли именно мегарцы, следуя, быть может, примеру Зенона. Выходя из какого-либо высшего, общего рода, они нисходили к содержащимся под ним видам и продолжали идти таким образом до тех пор, пока не находили понятия, соответствующего искомому предмету. Они пользовались своею методою, отвергнув методу Сократову, как несовместную с их учением, ибо отрицали возможность соединения многих свойств в одной и той же вещи: отсюда и Антисфен у Аристотеля (Metaphys. V, 29; VIII, 3) отвергал, как видим, всякое употребление определения. Посему-то, при определении, не соединяли они понятий, а скорее делили их, чтобы таким образом всякую идею привести в состояние отрешенное, безотносительное. Притом эта метода употребляема была ими, кажется, особенно при описании вещей чувствопостигаемых, каковы, например, упоминаемые в Софисте искусства. Такой способ описывать понятия, выводимый из непрерывного ряда делений, очень соответствует приемам элейцев и мегарцев в развитии исследований; ибо они так строят дока-
