рая возможна только при условіи, если понятія и представленія входятъ между собою въ общеніе и связь (p. 259 B — 260 A).
Мы опровергли ученіе означенныхъ мыслителей, доказавъ, что роды могутъ смѣшиваться между собою. Этимъ мы отстояли право существованія для всякой вообще рѣчи, при посредствѣ которой только и можемъ мы теперь заниматься философіей. И въ самомъ дѣлѣ, какая рѣчь была бы мыслима безъ взаимнаго сближенія понятій? — Теперь пойдемъ далѣе. Если не существующее оказывается какъ бы однимъ изъ родовъ, распространяющимся на всѣ остальные, то очень важно знать, смѣшивается ли оно также съ мнѣніемъ и рѣчью. Коль скоро такого смѣшенія не бываетъ, — то̀ и другое, очевидно, должны быть всегда истинны; а если бываетъ, — то становятся возможны и ложное мнѣніе и ложная рѣчь. Въ послѣднемъ случаѣ, надо дать мѣсто и лживымъ подобіямъ, и обману. Здѣсь-то именно и спрятался отъ насъ софистъ, признавъ ложныя мнѣнія и рѣчи невозможными — на томъ основаніи, что не существующаго вовсе будто бы нельзя ни помыслить, ни выразить словомъ. И такъ, намъ пожалуй возразятъ, что не существующее хотя и сближается съ сущимъ, но не можетъ вступать въ общеніе съ мнѣніемъ и рѣчью, а потому и нѣтъ мѣста такому искусству, которое создавало бы призраки и обманчивыя представленія. Чтобы устранить это недоумѣніе, надо намъ сначала разсмотрѣть, что такое мнѣніе и рѣчь.
Имена вещей имѣютъ то общее свойство съ идеями и буквами, что только нѣкоторыя изъ нихъ согласуются другъ съ другомъ и, будучи сложены, образуютъ осмысленную рѣчь. Между именами мы различаемъ имена въ собственномъ смыслѣ, или названія самыхъ вещей, и глаголы, — слова, означающія какое либо дѣйствіе. Рѣчь производится лишь соединеніемъ словъ того и другаго рода; однихъ же именъ, или однихъ глаголовъ для этого недостаточно. Затѣмъ, рѣчь необходимо должна касаться чего нибудь: если нѣтъ
рая возможна только при условии, если понятия и представления входят между собою в общение и связь (p. 259 B — 260 A).
Мы опровергли учение означенных мыслителей, доказав, что роды могут смешиваться между собою. Этим мы отстояли право существования для всякой вообще речи, при посредстве которой только и можем мы теперь заниматься философией. И в самом деле, какая речь была бы мыслима без взаимного сближения понятий? — Теперь пойдем далее. Если не существующее оказывается как бы одним из родов, распространяющимся на все остальные, то очень важно знать, смешивается ли оно также с мнением и речью. Коль скоро такого смешения не бывает, — то̀ и другое, очевидно, должны быть всегда истинны; а если бывает, — то становятся возможны и ложное мнение и ложная речь. В последнем случае, надо дать место и лживым подобиям, и обману. Здесь-то именно и спрятался от нас софист, признав ложные мнения и речи невозможными — на том основании, что не существующего вовсе будто бы нельзя ни помыслить, ни выразить словом. Итак, нам пожалуй возразят, что не существующее хотя и сближается с сущим, но не может вступать в общение с мнением и речью, а потому и нет места такому искусству, которое создавало бы призраки и обманчивые представления. Чтобы устранить это недоумение, надо нам сначала рассмотреть, что такое мнение и речь.
Имена вещей имеют то общее свойство с идеями и буквами, что только некоторые из них согласуются друг с другом и, будучи сложены, образуют осмысленную речь. Между именами мы различаем имена в собственном смысле, или названия самых вещей, и глаголы, — слова, означающие какое-либо действие. Речь производится лишь соединением слов того и другого рода; одних же имен, или одних глаголов для этого недостаточно. Затем, речь необходимо должна касаться чего-нибудь: если нет
