вамъ Пиндара[1], съ презрѣніемъ носясь всюду, измѣряетъ глубину и поверхность земли, взлетаетъ выше неба въ астрономіи 174. и, внѣдряясь совершенно во всю природу каждаго существа, вообще не нисходитъ ни къ чему близкому.
Ѳеод. Какъ это говоришь ты, Сократъ?
Сокр. Вѣдь такъ же, Ѳеодоръ, астрономничалъ и Ѳалесъ[2], когда, смотря вверхъ, упалъ въ колодезь, а одна остроумная и шутливая ѳракійская служанка посмѣялась надъ нимъ и сказала: небесное-то домогается узнать, а что предъ глазами и подъ ногами у него, того не видитъ. Эта же насмѣшка приложима ко всѣмъ, которые проводятъ время въ философіи. B. Такой человѣкъ, по истинѣ, не знаетъ ни ближняго, ни сосѣда, — не знаетъ не только, что̀ онъ дѣлаетъ, но и человѣкъ ли онъ, или какая скотина. А между тѣмъ что̀ такое человѣкъ, и что̀ такой природѣ, преимущественно предъ другими, свойственно дѣлать или испытывать, — это онъ разыскиваетъ и изслѣдываетъ. Понимаешь, Ѳеодоръ, или нѣтъ?
Ѳеод. Понимаю, и ты говоришь правду.
Сокр. Такъ вотъ такой-то, сносясь съ кѣмъ нибудь частно или публично, другъ мой, какъ я говорилъ вначалѣ, и будучи C. принужденъ, въ судѣ ли то, или въ другомъ мѣстѣ, разсуждать о предметѣ, находящемся подъ ногами или предъ глазами, возбуждаетъ смѣхъ не только въ ѳракіянкахъ, но и во всякомъ иномъ народѣ, когда, по неопытности, попадаетъ въ колодези и въ различныя затруднительныя обстоятельства; и этотъ срамъ, дающій понятіе о глупости, бываетъ ужасенъ. Вѣдь если бранятъ его, то онъ не находитъ въ себѣ возможности отвѣчать кому нибудь бранью, такъ какъ не знаетъ ни за кѣмъ ничего худаго, не занимавшись этимъ, и въ безъисходности своей оказывается смѣшнымъ;
- ↑ По словамъ Пиндара. Указывается на отрывокъ, недавно разобранный Беккомъ. Tom. II, P. II, p. 668 sq. Смыслъ Пиндаровыхъ словъ передаютъ: Clem. Al. V, p. 707; Euseb. Praepar. Ev. XII, p. 672 et al.
- ↑ Разсказъ объ этомъ можно читать у Діог. Л. I, 34.
вам Пиндара[1], с презрением носясь всюду, измеряет глубину и поверхность земли, взлетает выше неба в астрономии 174. и, внедряясь совершенно во всю природу каждого существа, вообще не нисходит ни к чему близкому.
Феод. Как это говоришь ты, Сократ?
Сокр. Ведь так же, Феодор, астрономничал и Фалес[2], когда, смотря вверх, упал в колодезь, а одна остроумная и шутливая фракийская служанка посмеялась над ним и сказала: небесное-то домогается узнать, а что пред глазами и под ногами у него, того не видит. Эта же насмешка приложима ко всем, которые проводят время в философии. B. Такой человек, поистине, не знает ни ближнего, ни соседа, — не знает не только, что̀ он делает, но и человек ли он, или какая скотина. А между тем что̀ такое человек, и что̀ такой природе, преимущественно пред другими, свойственно делать или испытывать, — это он разыскивает и исследывает. Понимаешь, Феодор, или нет?
Феод. Понимаю, и ты говоришь правду.
Сокр. Так вот такой-то, сносясь с кем-нибудь частно или публично, друг мой, как я говорил вначале, и будучи C. принужден, в суде ли то, или в другом месте, рассуждать о предмете, находящемся под ногами или пред глазами, возбуждает смех не только во фракиянках, но и во всяком ином народе, когда, по неопытности, попадает в колодези и в различные затруднительные обстоятельства; и этот срам, дающий понятие о глупости, бывает ужасен. Ведь если бранят его, то он не находит в себе возможности отвечать кому-нибудь бранью, так как не знает ни за кем ничего худого, не занимавшись этим, и в безысходности своей оказывается смешным;
——————
