можно одно и то же знать и не знать? Или, если побоится этого, уступитъ ли когда нибудь, что измѣнившійся будетъ тотъ самый, какимъ былъ до измѣненія? Скорѣе ли допустимъ, что есть который нибудь, а не которые нибудь, и эти не дѣлаются C. безчисленными, какъ скоро происходитъ измѣненіе, — если ужъ ловли именъ-то должно избѣгать? Нѣтъ, почтеннѣйшій, скажетъ онъ, къ тому, что̀ я говорю, приступай честно: докажи, если можешь, что у каждаго изъ насъ не особыя свои чувства; или, когда они и особыя, все-таки являющееся представляется не ему одному; или, если надобно называть что нибудь бытіемъ, все-таки являющееся есть бытіе не для него одного. А что ты говоришь о свиньѣ и кинокефалѣ, то не только самъ свинствуешь, но и слушателей D. своихъ располагаешь дѣлать то же относительно моихъ сочиненій, — и такой поступокъ твой не хорошъ. Конечно, я утверждаю, что истина такова, какъ она описана мною: что, то есть, каждый изъ насъ есть мѣра существующаго и не существующаго, и одинъ отъ другаго этимъ самымъ дѣйствительно до безконечности различенъ, такъ какъ для одного есть и является то, для другаго — иное; но я далекъ отъ того, чтобы не признавать ни мудрости, ни человѣка мудраго; напротивъ, того самаго и я называю мудрецомъ, кто, если кому изъ насъ представляется и есть зло, помогаетъ это представляющееся и существующее превратить въ добро. Притомъ не привязывайся въ моемъ ученіи къ E. слову, но узнай еще яснѣе, что̀ я говорю, вотъ съ какой стороны. Припомни, напримѣръ, что̀ было сказано прежде: что, то есть, больному представляется горькою пища, которую онъ вкушаетъ, и что такова она и есть; а у здороваго бытіе и представленіе бываетъ противное. Мудрѣйшимъ изъ нихъ не слѣдуетъ почитать ни того ни другаго, да и невозможно, 167. ибо нельзя произнесть приговоръ, будто больной невѣжда, когда такъ думаетъ, или будто здоровый мудръ, когда думаетъ иначе; но надобно измѣнить одно состояніе, потому что другое лучше. Такъ и въ дѣлѣ воспитанія, — надобно пере-
можно одно и то же знать и не знать? Или, если побоится этого, уступит ли когда-нибудь, что изменившийся будет тот самый, каким был до изменения? Скорее ли допустим, что есть который-нибудь, а не которые-нибудь, и эти не делаются C. бесчисленными, как скоро происходит изменение, — если уж ловли имен-то должно избегать? Нет, почтеннейший, скажет он, к тому, что̀ я говорю, приступай честно: докажи, если можешь, что у каждого из нас не особые свои чувства; или, когда они и особые, всё-таки являющееся представляется не ему одному; или, если надобно называть что-нибудь бытием, всё-таки являющееся есть бытие не для него одного. А что ты говоришь о свинье и кинокефале, то не только сам свинствуешь, но и слушателей D. своих располагаешь делать то же относительно моих сочинений, — и такой поступок твой не хорош. Конечно, я утверждаю, что истина такова, как она описана мною: что, то есть, каждый из нас есть мера существующего и не существующего, и один от другого этим самым действительно до бесконечности различен, так как для одного есть и является то, для другого — иное; но я далек от того, чтобы не признавать ни мудрости, ни человека мудрого; напротив, того самого и я называю мудрецом, кто, если кому из нас представляется и есть зло, помогает это представляющееся и существующее превратить в добро. Притом не привязывайся в моем учении к E. слову, но узнай еще яснее, что̀ я говорю, вот с какой стороны. Припомни, например, что̀ было сказано прежде: что, то есть, больному представляется горькою пища, которую он вкушает, и что такова она и есть; а у здорового бытие и представление бывает противное. Мудрейшим из них не следует почитать ни того ни другого, да и невозможно, 167. ибо нельзя произнесть приговор, будто больной невежда, когда так думает, или будто здоровый мудр, когда думает иначе; но надобно изменить одно состояние, потому что другое лучше. Так и в деле воспитания, — надобно пере-
