вовсе не упоренъ. Но говори, ради боговъ. Неужели опять не такъ?
Сокр. Ты подлинно охотникъ до разсужденій, и очень добръ, Ѳеодоръ, если думаешь, будто я какой мѣшокъ рѣчей, и будто мнѣ легко вынуть изъ него одну и сказать, что раскрытое мнѣніе не годится. Ты не обращаешь вниманія B. на происходящее и не замѣчаешь, что всякое разсужденіе выходитъ не отъ меня, а отъ моего собесѣдника; я же ничего больше не знаю, кромѣ малости, — принимать всякое слово отъ другаго мудреца и скромно разсматривать его. Вотъ и теперь я буду допытываться этого отъ него, ничего не говоря самъ.
Ѳеод. Ты прекрасно говоришь, Сократъ; такъ и дѣлай.
Сокр. Знаешь ли, Ѳеодоръ, чему удивляюсь я въ другѣ твоемъ Протагорѣ?
Ѳеод. Чему?C.
Сокр. Прочее, что онъ сказалъ, мнѣ очень нравится, — что̀, напримѣръ, всякому кажется, то̀ и есть; но началу его слова я удивился: почему, начиная свою Истину[1], не сказалъ онъ, что мѣра всѣхъ вещей есть свинья, кинокефалъ, или иное, еще болѣе странное изъ чувствующихъ животныхъ. Такое начало говорило бы намъ великолѣпно и весьма презрительно, показывая, что, тогда какъ мы удивляемся этому человѣку за его мудрость, будто Богу, онъ по своему разумѣнію не лучше не только прочихъ людей, но и лягушечьяго D. помета. Или какъ скажемъ, Ѳеодоръ? — Вѣдь если для каждаго истинно будетъ то, что представляется его чувству, и одинъ не въ силахъ лучше обсудить состояніе другаго и основательнѣе изслѣдовать его мнѣніе, правильно оно или ложно,
- ↑ Слово «Истину» мы означили прописною буквою, ибо не сомнѣваемся, что здѣсь указывается на сочиненіе Протагора, озаглавленное словомъ Ἀλήθεια. Это подтверждаетъ и Схоліастъ: τὸ τοῦ Πρωταγόρου σύγγραμμα, ἐν ῷ ταῦτα δοξάζει, Ἀλήθεια ἐκαλεῖτο ὑπὸ Πρωταγόρου. Это же доказывается и мѣстомъ въ Кратилѣ (p. 386 C sqq.), и слѣдующими ниже (p. 162 A) словами въ Теэтетѣ: εἰ ἀληθής ἠ ἀλήθεια Πρωταγόρου, ἀλλὰ μὴ παίζουσα ἐκ τοῦ ἀδύτου τῆς βίβλου ἐφθέγξατο.
вовсе не упорен. Но говори, ради богов. Неужели опять не так?
Сокр. Ты подлинно охотник до рассуждений, и очень добр, Феодор, если думаешь, будто я какой мешок речей, и будто мне легко вынуть из него одну и сказать, что раскрытое мнение не годится. Ты не обращаешь внимания B. на происходящее и не замечаешь, что всякое рассуждение выходит не от меня, а от моего собеседника; я же ничего больше не знаю, кроме малости, — принимать всякое слово от другого мудреца и скромно рассматривать его. Вот и теперь я буду допытываться этого от него, ничего не говоря сам.
Феод. Ты прекрасно говоришь, Сократ; так и делай.
Сокр. Знаешь ли, Феодор, чему удивляюсь я в друге твоем Протагоре?
Феод. Чему?C.
Сокр. Прочее, что он сказал, мне очень нравится, — что̀, например, всякому кажется, то̀ и есть; но началу его слова я удивился: почему, начиная свою Истину[1], не сказал он, что мера всех вещей есть свинья, кинокефал, или иное, еще более странное из чувствующих животных. Такое начало говорило бы нам великолепно и весьма презрительно, показывая, что, тогда как мы удивляемся этому человеку за его мудрость, будто Богу, он по своему разумению не лучше не только прочих людей, но и лягушечьего D. помета. Или как скажем, Феодор? — Ведь если для каждого истинно будет то, что представляется его чувству, и один не в силах лучше обсудить состояние другого и основательнее исследовать его мнение, правильно оно или ложно,
——————
- ↑ Слово «Истину» мы означили прописною буквою, ибо не сомневаемся, что здесь указывается на сочинение Протагора, озаглавленное словом Ἀλήθεια. Это подтверждает и Схолиаст: τὸ τοῦ Πρωταγόρου σύγγραμμα, ἐν ῷ ταῦτα δοξάζει, Ἀλήθεια ἐκαλεῖτο ὑπὸ Πρωταγόρου. Это же доказывается и местом в Кратиле (p. 386 C sqq.), и следующими ниже (p. 162 A) словами в Теэтете: εἰ ἀληθής ἠ ἀλήθεια Πρωταγόρου, ἀλλὰ μὴ παίζουσα ἐκ τοῦ ἀδύτου τῆς βίβλου ἐφθέγξατο.
