мѣста въ другое, можетъ также изъ такой дѣлаться не такою, — изъ бѣлой черною, изъ мягкой жесткою, и такъ далѣе. И необходимо, чтобы все двигалось обоими родами движенія; а иначе выйдетъ, что одно и то же движется и не движется. Поэтому, когда движется бѣлое, — необходимо, чтобы оно и измѣнялось; когда движется зрѣніе, — ему тоже нельзя обойтись безъ перемѣнъ; такъ и все прочее. Слѣдствіе отсюда ясно само собою: ничто, то есть, не можетъ быть или казаться ни бѣлымъ, ни не бѣлымъ, но должно и казаться и вмѣстѣ не казаться какъ бѣлымъ, такъ и не бѣлымъ. А этимъ въ сужденіи и познаніи истины подрывается весь авторитетъ чувствъ (p. 177 C — 183 C).
Послѣ сего очередь собесѣдователя снова перешла къ Теэтету, такъ какъ Ѳеодоръ предварительно сказалъ, что онъ будетъ участвовать въ разговорѣ не долѣе, какъ сколько потребуетъ того спорная сторона предмета. Сократъ и за этимъ, конечно, продолжаетъ опровергать главное положеніе Протагора; но основаніе опроверженія теперь у него новое, — теперь онъ полагаетъ, что и изъ самой природы чувствъ можно вывести заключеніе, что сужденія объ истинѣ или какого либо знанія имъ приписать нельзя. Это доказывается слѣдующимъ образомъ. Каждому чувству, говоритъ Сократъ, свойственны особыя впечатлѣнія; одни принимаются только ушами, другія ноздрями, иныя глазами, и такъ далѣе. Но впечатлѣнія отдѣльныхъ чувствъ мы часто сравниваемъ между собою и общее многимъ сводимъ въ одно. А это никакъ не можетъ быть производимо самими органами чувствъ. И такъ, остается заключить, что здѣсь должна имѣть мѣсто работа ума, господствующая надъ чувствомъ, ибо такія, напримѣръ, понятія, какъ подобіе и неподобіе, тожество и различіе, сущность и несущность, и многія другія, зависятъ не отъ чувствъ, а дѣйствительно принадлежатъ только уму. Стало быть, несомнѣнно, что сужденіе ума стоитъ выше впечатлѣній, производимыхъ чувствами. Къ тому же чувствами владѣемъ мы съ самаго рожденія, а способности пониманія
места в другое, может также из такой делаться не такою, — из белой черною, из мягкой жесткою, и так далее. И необходимо, чтобы всё двигалось обоими родами движения; а иначе выйдет, что одно и то же движется и не движется. Поэтому, когда движется белое, — необходимо, чтобы оно и изменялось; когда движется зрение, — ему тоже нельзя обойтись без перемен; так и всё прочее. Следствие отсюда ясно само собою: ничто, то есть, не может быть или казаться ни белым, ни не белым, но должно и казаться и вместе не казаться как белым, так и не белым. А этим в суждении и познании истины подрывается весь авторитет чувств (p. 177 C — 183 C).
После сего очередь собеседователя снова перешла к Теэтету, так как Феодор предварительно сказал, что он будет участвовать в разговоре не долее, как сколько потребует того спорная сторона предмета. Сократ и за этим, конечно, продолжает опровергать главное положение Протагора; но основание опровержения теперь у него новое, — теперь он полагает, что и из самой природы чувств можно вывести заключение, что суждения об истине или какого-либо знания им приписать нельзя. Это доказывается следующим образом. Каждому чувству, говорит Сократ, свойственны особые впечатления; одни принимаются только ушами, другие ноздрями, иные глазами, и так далее. Но впечатления отдельных чувств мы часто сравниваем между собою и общее многим сводим в одно. А это никак не может быть производимо самими органами чувств. И так, остается заключить, что здесь должна иметь место работа ума, господствующая над чувством, ибо такие, например, понятия, как подобие и неподобие, тожество и различие, сущность и несущность, и многие другия, зависят не от чувств, а действительно принадлежат только уму. Стало быть, несомненно, что суждение ума стоит выше впечатлений, производимых чувствами. К тому же чувствами владеем мы с самого рождения, а способности понимания
