которымъ сонъ отличался бы отъ бодрствованія, состояніе же болѣзней, если оно продолжается и недолго, надобно оцѣнивать не продолжительностію времени (p. 157 E — 161 B). Впрочемъ противъ положенія Протагора могутъ сказать и нѣчто другое: изъ него слѣдуетъ, скажутъ, что свиньи, собаки и прочія животныя столь же разумны, какъ и люди, и что человѣкъ, въ этомъ отношеніи, равняется богамъ. Но на началахъ Протагорова ученія опровергнуть ихъ не такъ трудно: во первыхъ, мы внушимъ тѣмъ людямъ, что о богахъ тутъ упоминать не слѣдуетъ, потому что у Протагора остается подъ сомнѣніемъ, существуютъ боги, или нѣтъ; а что, говорятъ, унизительно для человѣка равняться въ мудрости съ самымъ грязнымъ животнымъ, то такая мысль о животномъ составлена произвольно и предразсудочно, а не подъ диктовку истины. Есть и еще сомнѣніе. Могутъ сказать: вотъ мы слышимъ слова иностранныхъ языковъ, однакожъ не понимаемъ ихъ; слѣдовательно чувствовать что нибудь и знать или понимать — не все равно. На это мы отвѣтимъ такъ: въ такихъ вещахъ ничто не познается кромѣ того, что̀ чувствуется (p. 161 C — 163 B). Столь же легко опровергнуть и все, что стали бы, можетъ быть, возражать противъ Протагора. Если бы, напримѣръ, кто сказалъ, что мы многое знаемъ, чему научились прежде и чего теперь не постигаемъ чувствами, тогда какъ, по Протагору, тамъ нѣтъ уже знанія, гдѣ чувство болѣе не дѣйствуетъ; то отвѣтъ на это былъ бы тотчасъ готовъ. Память, то есть, вовсе не то, что чувство: называемое знаніемъ по памяти совершенно отлично отъ того, что нѣкогда было чувствуемо; такъ что одно воспоминаніе не даетъ намъ никакого знанія. Не важнѣе и то возраженіе, что многое усматривается чувствами темно и издали, и знаніе тогда не получается. Вѣдь кто чувствуетъ темно и издали, тотъ совершенно отличенъ отъ другаго, чувствующаго то же самое ясно и вблизи; ибо легко понять, что знаніе различныхъ людей должно быть тоже различно. Сверхъ сего и то, по видимому, справедливо, что
которым сон отличался бы от бодрствования, состояние же болезней, если оно продолжается и недолго, надобно оценивать не продолжительностью времени (p. 157 E — 161 B). Впрочем против положения Протагора могут сказать и нечто другое: из него следует, скажут, что свиньи, собаки и прочие животные столь же разумны, как и люди, и что человек, в этом отношении, равняется богам. Но на началах Протагорова учения опровергнуть их не так трудно: во-первых, мы внушим тем людям, что о богах тут упоминать не следует, потому что у Протагора остается под сомнением, существуют боги, или нет; а что, говорят, унизительно для человека равняться в мудрости с самым грязным животным, то такая мысль о животном составлена произвольно и предрассудочно, а не под диктовку истины. Есть и еще сомнение. Могут сказать: вот мы слышим слова иностранных языков, однакож не понимаем их; следовательно чувствовать что-нибудь и знать или понимать — не всё равно. На это мы ответим так: в таких вещах ничто не познается кроме того, что̀ чувствуется (p. 161 C — 163 B). Столь же легко опровергнуть и всё, что стали бы, может быть, возражать против Протагора. Если бы, например, кто сказал, что мы многое знаем, чему научились прежде и чего теперь не постигаем чувствами, тогда как, по Протагору, там нет уже знания, где чувство более не действует; то ответ на это был бы тотчас готов. Память, то есть, вовсе не то, что чувство: называемое знанием по памяти совершенно отлично от того, что некогда было чувствуемо; так что одно воспоминание не дает нам никакого знания. Не важнее и то возражение, что многое усматривается чувствами темно и издали, и знание тогда не получается. Ведь кто чувствует темно и издали, тот совершенно отличен от другого, чувствующего то же самое ясно и вблизи; ибо легко понять, что знание различных людей должно быть тоже различно. Сверх сего и то, по-видимому, справедливо, что
