Страница:Сочинения Платона (Платон, Карпов). Том 5, 1879.pdf/299

Эта страница была вычитана
292
ТЕЭТЕТЪ.

ныхъ стихій. Такимъ образомъ для элейской философіи и самъ человѣкъ двустороненъ, и все существующее расходится какъ бы на два лагеря, и между ними нѣтъ ничего общаго, нѣтъ живой связи, которая бы соединяла ихъ въ одно цѣлое, какъ единичный предметъ философскаго созерцанія.

Изъ этихъ двухъ направленій тогдашней философіи, стремившейся найти источникъ истиннаго знанія и опредѣлить характеръ его, Платонъ не одобрялъ ни того ни другаго. Онъ, конечно, полагалъ, что знаніе истины возможно для одного ума, и въ этомъ отношеніи какъ будто приближался нѣсколько къ понятіямъ элейцевъ. Но истина у него была не то, что ens intellectus, — не формальное бытіе, въ какомъ принимали ее Парменидъ и Зенонъ, а реальное; здѣсь поприще дѣятельности указывалось не разсудку, а силѣ идеальнаго созерцанія, способной проникать своимъ взоромъ въ самую природу или сущность вещей, и видѣть въ нихъ вѣчныя, неизмѣняемыя условія существованія. Съ другой стороны, не оставлялъ онъ, для этой цѣли, пользоваться и чувствами, слѣдовательно не отвергалъ безусловно и ученія протагорейцевъ. Но понятіе его о чувственномъ усмотрѣніи было таково, что оно не имѣетъ силы для вступленія въ самое святилище истины, а только водится мнѣніемъ о ней, то есть съ большею или меньшею вѣроятностію предполагаетъ ее. На міръ явленій Платонъ смотрѣлъ такъ, что и не почиталъ его міромъ sui generis, чѣмъ-то чуждымъ царству истины, какъ понимали его элейцы, и не признавалъ въ немъ области, исключительно достаточной для ознакомленія человѣка съ истиною, что̀ утверждала школа Протагора, — но разумѣлъ его какъ чувствопостигаемое выраженіе идей, и потому въ каждомъ впечатлѣніи со стороны внѣшней природы видѣлъ какъ бы πάθημά τι, которымъ въ душѣ долженъ быть пробужденъ одинъ изъ образовъ міра мыслимаго (Theaet. p. 191 C — D; 194 D). Этотъ взглядъ Платона на познаніе истины казался тогда столь оригинальнымъ и новымъ, и

Тот же текст в современной орфографии

ных стихий. Таким образом для элейской философии и сам человек двусторонен, и всё существующее расходится как бы на два лагеря, и между ними нет ничего общего, нет живой связи, которая бы соединяла их в одно целое, как единичный предмет философского созерцания.

Из этих двух направлений тогдашней философии, стремившейся найти источник истинного знания и определить характер его, Платон не одобрял ни того ни другого. Он, конечно, полагал, что знание истины возможно для одного ума, и в этом отношении как будто приближался несколько к понятиям элейцев. Но истина у него была не то, что ens intellectus, — не формальное бытие, в каком принимали ее Парменид и Зенон, а реальное; здесь поприще деятельности указывалось не рассудку, а силе идеального созерцания, способной проникать своим взором в самую природу или сущность вещей, и видеть в них вечные, неизменяемые условия существования. С другой стороны, не оставлял он, для этой цели, пользоваться и чувствами, следовательно не отвергал безусловно и учения протагорейцев. Но понятие его о чувственном усмотрении было таково, что оно не имеет силы для вступления в самое святилище истины, а только водится мнением о ней, то есть с большею или меньшею вероятностью предполагает ее. На мир явлений Платон смотрел так, что и не почитал его миром sui generis, чем-то чуждым царству истины, как понимали его элейцы, и не признавал в нём области, исключительно достаточной для ознакомления человека с истиною, что̀ утверждала школа Протагора, — но разумел его как чувствопостигаемое выражение идей, и потому в каждом впечатлении со стороны внешней природы видел как бы πάθημά τι, которым в душе должен быть пробужден один из образов мира мыслимого (Theaet. p. 191 C — D; 194 D). Этот взгляд Платона на познание истины казался тогда столь оригинальным и новым, и