изъ словъ Платона (Hipp. mai. p. 265 B), изслѣдывалъ больше законы чиселъ, чѣмъ происхожденіе словъ. По мнѣнію Шлейермахера, Платонъ разумѣлъ здѣсь будто бы Антисѳена. Но если бы это было справедливо, то надлежало бы удивляться, что въ Кратилѣ упоминается весьма, многое, что нисколько не относится къ этому Сократову ученику. Впрочемъ и грамматическія занятія Антисѳена были такого рода, что Сократу не было повода смѣяться надъ нимъ. Классенъ (De primordiis grammaticae graecae p. 29 sq.) весьма справедливо замѣчаетъ, что онъ изслѣдывалъ только діалектическое и риторическое употребленіе языка. Кажется, гораздо ближе видѣлъ правду Астъ (De vita et scriptis Platon. p. 267 sq.), полагая, что въ этой книгѣ переоцѣниваются софисты Гераклитовой школы, разсуждавшіе о непрестанной текучести вещей. А такіе софисты были не кто другіе, какъ друзья и ученики Протагора. Этому не противорѣчатъ слова Классена (p. 29 sqq.), который говоритъ, что абдеритянинъ въ своей Ὀρθοεπεία не разсматривалъ отдѣльныхъ именъ, но разсуждалъ только о правильномъ образѣ рѣчи, поколику онъ зависитъ отъ грамматики: ибо свое мнѣніе о естественномъ происхожденіи и силѣ словъ софистъ раскрылъ не въ этомъ сочиненіи, а больше въ книгѣ περὶ τῆς τῶν ὀνομάτων ὀρθότητος, составлявшей часть книги, надписанной именемъ Ἀληθεία. Но какъ думалъ самъ Протагоръ о происхожденіи именъ? Къ сожалѣнію, рѣшеніе сего вопроса можетъ основываться только на догадкахъ. Впрочемъ дѣло это не такое трудное, чтобы приходилось оставить его въ совершенномъ мракѣ. Во первыхъ, изъ всей науки Протагора можно съ правдоподобіемъ выводить, что̀ думалъ онъ объ этимологіи. Во вторыхъ, предметъ можетъ быть объясненъ и изъ самаго Кратила. Абдеритянинъ, какъ извѣстно, держался мнѣнія Гераклита, что все течетъ, какъ рѣка, и съ нимъ соединялъ другое, по которому человѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей. Если же онъ полагалъ, что все течетъ, и чувства наши при-
из слов Платона (Hipp. mai. p. 265 B), исследывал больше законы чисел, чем происхождение слов. По мнению Шлейермахера, Платон разумел здесь будто бы Антисфена. Но если бы это было справедливо, то надлежало бы удивляться, что в Кратиле упоминается весьма, многое, что нисколько не относится к этому Сократову ученику. Впрочем и грамматические занятия Антисфена были такого рода, что Сократу не было повода смеяться над ним. Классен (De primordiis grammaticae graecae p. 29 sq.) весьма справедливо замечает, что он исследывал только диалектическое и риторическое употребление языка. Кажется, гораздо ближе видел правду Аст (De vita et scriptis Platon. p. 267 sq.), полагая, что в этой книге переоцениваются софисты Гераклитовой школы, рассуждавшие о непрестанной текучести вещей. А такие софисты были не кто другие, как друзья и ученики Протагора. Этому не противоречат слова Классена (p. 29 sqq.), который говорит, что абдеритянин в своей Ὀρθοεπεία не рассматривал отдельных имен, но рассуждал только о правильном образе речи, поколику он зависит от грамматики: ибо свое мнение о естественном происхождении и силе слов софист раскрыл не в этом сочинении, а больше в книге περὶ τῆς τῶν ὀνομάτων ὀρθότητος, составлявшей часть книги, надписанной именем Ἀληθεία. Но как думал сам Протагор о происхождении имен? К сожалению, решение сего вопроса может основываться только на догадках. Впрочем дело это не такое трудное, чтобы приходилось оставить его в совершенном мраке. Во-первых, из всей науки Протагора можно с правдоподобием выводить, что̀ думал он об этимологии. Во-вторых, предмет может быть объяснен и из самого Кратила. Абдеритянин, как известно, держался мнения Гераклита, что всё течет, как река, и с ним соединял другое, по которому человек есть мера всех вещей. Если же он полагал, что всё течет, и чувства наши при-
