Сокр. И кромѣ того, надобно еще согласиться намъ вотъ въ чемъ: правда ли, что тогда какъ все другое непремѣнно имѣетъ у насъ качества, только удовольствіе и скорбь есть то, что̀ есть, качествъ же не имѣютъ никакихъ?
Прот. Явно.
Сокр. Между тѣмъ, то-то не трудно замѣтить, что въ нихъ есть и качества; ибо мы давно уже говорили, что то и другое — скорби и удовольствія — бываютъ и велики, и малы, и сильны.D.
Прот. Безъ сомнѣнія.
Сокр. А когда къ которому нибудь изъ нихъ, Протархъ, привьется еще и нравственно худое, мы вѣдь скажемъ, что такимъ образомъ мнѣніе стало худымъ и удовольствіе стало худымъ.
Прот. Какъ же иначе, Сократъ?
Сокр. Что жъ, если къ которому нибудь изъ нихъ привьется правильность, или противное правильности? Не назовемъ ли мы, думаю, мнѣнія правильнымъ, какъ скоро въ немъ есть правильность, — тоже и удовольствія?
Прот. Необходимо.
Сокр. Не слѣдуетъ ли также согласиться, что когда E. мнимое бываетъ погрѣшительно, погрѣшающее-то тогда мнѣніе будетъ неправильнымъ и неправильно мнящимъ?
Прот. Какъ же.
Сокр. И опять: что̀, если видимъ погрѣшность въ скорби или въ удовольствіи, относительно того, о чемъ бываетъ скорбь или противное ей, — назовемъ ли ее правильною, доброю, или которымъ нибудь изъ именъ хорошихъ?
Прот. Но, какъ скоро удовольствіе-то погрѣшаетъ, это невозможно.
Сокр. Притомъ видно вѣдь, что удовольствіе часто сопровождается у насъ не правильнымъ, а ложнымъ мнѣніемъ.
Прот. Какъ не сопровождаться. Но мнѣніе-то, Сократъ, мы и тогда въ этомъ отношеніи называли ложнымъ; а самаго 38. удовольствія никто и никогда не называлъ такимъ.
Сокр. И кроме того, надобно еще согласиться нам вот в чём: правда ли, что тогда как всё другое непременно имеет у нас качества, только удовольствие и скорбь есть то, что̀ есть, качеств же не имеют никаких?
Прот. Явно.
Сокр. Между тем, то-то не трудно заметить, что в них есть и качества; ибо мы давно уже говорили, что то и другое — скорби и удовольствия — бывают и велики, и малы, и сильны.D.
Прот. Без сомнения.
Сокр. А когда к которому-нибудь из них, Протарх, привьется еще и нравственно худое, мы ведь скажем, что таким образом мнение стало худым и удовольствие стало худым.
Прот. Как же иначе, Сократ?
Сокр. Что ж, если к которому-нибудь из них привьется правильность, или противное правильности? Не назовем ли мы, думаю, мнения правильным, как скоро в нём есть правильность, — тоже и удовольствия?
Прот. Необходимо.
Сокр. Не следует ли также согласиться, что когда E. мнимое бывает погрешительно, погрешающее-то тогда мнение будет неправильным и неправильно мнящим?
Прот. Как же.
Сокр. И опять: что̀, если видим погрешность в скорби или в удовольствии, относительно того, о чём бывает скорбь или противное ей, — назовем ли ее правильною, доброю, или которым-нибудь из имен хороших?
Прот. Но, как скоро удовольствие-то погрешает, это невозможно.
Сокр. Притом видно ведь, что удовольствие часто сопровождается у нас не правильным, а ложным мнением.
Прот. Как не сопровождаться. Но мнение-то, Сократ, мы и тогда в этом отношении называли ложным; а самого 38. удовольствия никто и никогда не называл таким.
