возбужденіемъ, орошаетъ поры перьевъ, способствуетъ къ D. быстрѣйшему ихъ выращенію и душу любимца снова наполняетъ любовію. Такимъ образомъ, онъ хоть и любитъ, но самъ не знаетъ, что: онъ и не понимаетъ собственнаго чувства, и не можетъ высказать его; то-есть, подобно человѣку, который, занявъ отъ другаго глазную болѣзнь[1], не умѣетъ найти ея причину, — онъ забылъ, что въ любящемъ, какъ въ зеркалѣ, видитъ самого себя. Поэтому, когда одинъ на глазахъ, — другой, подобно первому, не чувствуетъ грусти; а какъ-скоро его нѣтъ, то, — опять подобно первому, — жаждетъ и бываетъ предметомъ жажды, поколику взаимную любовь принимаетъ за образъ Эроса[2], и этотъ образъ почитаетъ не любовію, а дружбою. Онъ желаетъ, — E. хотя и слабѣе, чѣмъ любящій, — видѣть его возлѣ себя, прикасаться къ нему, цѣловать его, лежать съ нимъ и, ужъ вѣроятно, дѣлать слѣдующее за тѣмъ. Когда же они лежатъ вмѣстѣ, — наглый конь любовника знаетъ, что̀ говорить возничему: за великіе труды онъ требуетъ небольшаго наслажденія. А конь любимца ничего не можетъ 256. сказать: въ любовной горячкѣ и недоумѣніи, онъ обнимаетъ и цѣлуетъ любовника, лаская его, какъ человѣка благорасположеннаго; и еслибы послѣдній, лежа вмѣстѣ, попросилъ, то первый съ своей стороны, можетъ быть, и не отказался бы оказать ему благосклонность. Но другой конь и возничій
- ↑ Занявъ отъ другаго глазную болѣзнь. — Прекрасное подобіе, взятое отъ мнѣнія древнихъ, что болѣзнь глазъ сообщается чрезъ зрѣніе. Gesner. ad orat. de garuspicum respons. p. 345, edit. Wolf.
- ↑ Взаимную любовь принимаетъ за образъ Эроса. Любимцу Платонъ приписываетъ не любовь, а изображеніе, или копію любви — εἴδολον ἔρωτος въ томъ смыслѣ, что любимецъ исполняется тою самою любовію, которая перелита имъ въ любящаго, и которая отъ любящаго отразилась снова на любимцѣ. Такимъ образомъ послѣдній, въ отношеніи къ понятію о своей любви, находится подъ вліяніемъ оптическаго обмана, т.-е. въ любящемъ любитъ отраженіе собственной красоты, собственное свое созданіе. Съ этой точки зрѣнія весьма хорошо объясняется нравственное и религіозное значеніе слова «идолъ». Нашъ идолъ есть произведеніе нашей страсти; онъ оцѣнивается ею и вмѣстѣ съ нею исчезаетъ.
возбуждением, орошает поры перьев, способствует к D. быстрейшему их выращению и душу любимца снова наполняет любовью. Таким образом, он хоть и любит, но сам не знает, что: он и не понимает собственного чувства, и не может высказать его; то есть, подобно человеку, который, заняв от другого глазную болезнь[1], не умеет найти её причину, — он забыл, что в любящем, как в зеркале, видит самого себя. Поэтому, когда один на глазах, — другой, подобно первому, не чувствует грусти; а как-скоро его нет, то, — опять подобно первому, — жаждет и бывает предметом жажды, поколику взаимную любовь принимает за образ Эроса[2], и этот образ почитает не любовью, а дружбою. Он желает, — E. хотя и слабее, чем любящий, — видеть его возле себя, прикасаться к нему, целовать его, лежать с ним и, уж вероятно, делать следующее за тем. Когда же они лежат вместе, — наглый конь любовника знает, что̀ говорить возничему: за великие труды он требует небольшого наслаждения. А конь любимца ничего не может 256. сказать: в любовной горячке и недоумении, он обнимает и целует любовника, лаская его, как человека благорасположенного; и если бы последний, лежа вместе, попросил, то первый со своей стороны, может быть, и не отказался бы оказать ему благосклонность. Но другой конь и возничий
————————————
- ↑ Заняв от другого глазную болезнь. — Прекрасное подобие, взятое от мнения древних, что болезнь глаз сообщается чрез зрение. Gesner. ad orat. de garuspicum respons. p. 345, edit. Wolf.
- ↑ Взаимную любовь принимает за образ Эроса. Любимцу Платон приписывает не любовь, а изображение, или копию любви — εἴδολον ἔρωτος в том смысле, что любимец исполняется тою самою любовью, которая перелита им в любящего, и которая от любящего отразилась снова на любимце. Таким образом последний, в отношении к понятию о своей любви, находится под влиянием оптического обмана, т. е. в любящем любит отражение собственной красоты, собственное свое создание. С этой точки зрения весьма хорошо объясняется нравственное и религиозное значение слова «идол». Наш идол есть произведение нашей страсти; он оценивается ею и вместе с нею исчезает.